Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том I - [44]

И вдруг сейчас, совершенно неожиданно, война свела нас вместе.

Мало того, что мы рядом, а ты еще оберегаешь меня от этого противного, слюнявого, почти всегда полупьяного Виктора Ивановича!

Мне иногда кажется, что то, что мы оказались здесь вместе, это сама судьба. И мы не можем, не должны ей противиться!

Тая снова придвинулась к Борису и положила ему свою голову на плечо. Тот, машинально обняв ее, как-то неуверенно проговорил:

– Все это так, Тая. Ты мне тоже нравишься больше всех остальных женщин медсанбата. Мне приятно сидеть с тобою рядом, чувствовать твое прикосновение. Приятно получать разные мелкие услуги, которые ты мне стала оказывать. Мне приятно говорить с тобой, вспоминать наши студенческие годы… Все это так… Но ведь я женат! У меня трое детей… И я прямо тебе скажу, что полюбить тебя так, как я люблю свою Катеринку, я не смогу. Как же быть?

– А никак! – беспечно ответила Тая. – Сейчас я тебе расскажу коротко про свою жизнь, ты меня поймешь и не осудишь.

За первого мужа меня выдали, когда мне едва исполнилось 18 лет. Он был вдвое старше меня и, к тому же болел туберкулезом. Не знаю, любил ли он меня. Но я к нему чувствовала только жалость. Он был добрый человек и через два года нашей жизни пустил меня учиться в мединститут. Когда он, простудившись, неожиданно умер, то это, хотя и ошеломило меня, но особого горя я не чувствовала. Больше того, хотя, может быть, это и стыдно и нехорошо, но я должна признаться тебе первому, – после его смерти я почувствовала даже некоторое облегчение. Я перешла тогда на 4-й курс, и уход за постоянно больным, да еще и начавшим капризничать пожилым человеком тяготил меня, мешал моим занятиям. Став свободной, я стала учиться гораздо лучше.

Меня направили в Нальчик и оставили в Наркомздраве Кабардино-Балкарии в отделе охраны материнства и младенчества инспектором. Эта работа меня тяготила, мне хотелось настоящей, живой медицинской работы, общения с больными, а вместо этого пришлось копаться в бумажках. Я просилась на участок – безрезультатно! Говорили, что я приглянулась самому наркому – кабардинцу. А ты ведь знаешь, как они смотрят на женщин одиноких. Нужно было как-то избавиться от него. И когда один из инспекторов Наркомздравa, человек моих лет, сделал мне предложение, я его приняла. Могу сказать честно, я до сих пор не знаю, любила ли я его, но жили мы дружно, и я искренне плакала, когда на второй день войны его призвали в армию. Он был назначен старшим врачом какого-то полка, формировались их части в поселке Прохладном. В первых числах июля он приезжал в гости. Где он сейчас, я не знаю. Ты же знаешь, что пока мы ни с кем переписки не имеем. Ты знаешь, я не могу себя понять, но сейчас он мне как-то совершенно безразличен…

– Подожди, подожди! – прервал её Борис. – Но я-то свою жену люблю и детей также и несмотря ни на что их любить не перестану. Повторяю, ты мне нравишься, но их я люблю сильнее…

Тая слегка нахмурила бровки, упрямо тряхнула головой так, что ее каштановые вьющиеся кудри рассыпались по плечам и твёрдо сказала:

– Ну и люби, пожалуйста! Я ведь не требую от тебя, чтобы ты их всех не любил… Люби!.. Но здесь-то, сейчас, будь моим защитником, будь хоть временно моим!.. Достаточно того, что я тебе не противна и что я тебя люблю!

* * *

События начали развиваться в этот же вечер. Часов около 9 от военного коменданта прибежал связной с сообщением, что в их распоряжение выделено два классных вагона, которые уже прицеплены к дачному поезду, отправляющемуся в Ленинград в 21:30,и что им надо торопиться с погрузкой.

По команде Клименко все стали собираться, но оказалось, что сделать это быстро не так-то просто. Дело в том, что с момента призыва, а прошло уже около месяца, никто из личного состава медсанбата не мылся в бане. В Софрино бани не было. Развернуть полевую установку командир санбата не разрешил, поэтому кое-как мылись около колодца, моя холодной водой то ноги, то голову, а, так как там всегда была толчея и очередь, то, конечно, никакого путного мытья не получалось. В совхозе «Груздево» вообще не было никакой воды, кроме маленькой колонки, и только лишь здесь, в парке, люди батальона очутились на берегах довольно значительных водоемов: каналов, канав и маленьких прудов. Правда, вода в них была какая-то странная, как будто кофе без молока, как сказала доктор Крумм, но, как оказалось, цвет ее был таким от растворенного в ней торфа. Между прочим, впоследствии в течение нескольких лет только такую воду медсанбат и имел, она была достаточно чистой. Поэтому, попав в парк, все, не сговариваясь, принялись купаться. Женщины абонировали один из прудов и там после купания устроили грандиозную стирку.

Команда о погрузке застала всех врасплох. Много белья сушилось на ветках деревьев. Все были разуты, а многие и раздеты. Однако приказ есть приказ. Подгоняемые окриками старшин, командирами взводов и Клименко, все поспешно оделись, кое-кто, в том числе и Борис, оказался в мокрой рубахе. Позаталкивали невысохшее белье в вещевые мешки, некоторые снова избавились от лишнего груза, оставив часть своих гражданских вещей на ветках кустов и деревьев.