Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том I - [36]

– Ну, вот и все! Наложите повязку и шину Крайнера, – сказал Борис, обращаясь к сестрам, сам отошел к письменному столу и сел за него. И в этот момент он услышал явственный шепот Сангородского, который, наклонившись к уху Симоняка, поучал:

– Учитесь! Вот как нужно работать!

Борису было приятно. Очень приятно, что скрывать! Но он сделал вид, что не слышал слов Льва Давыдыча и, глядя на карточку передового района, где была написана фамилия раненого, его часть и поставлен диагноз, спросил:

– Свиридов, кто же это вас ранил?

– Да я сам, товарищ врач, нечаянно, чистил пистолет, а он и выстрелил, – слабо проговорил красноармеец.

Алешкин заполнил карточку и, обращаясь к командиру роты, сказал:

– Теперь его надо эвакуировать в ближайший госпиталь. Кто этим займется?

– Пусть он немного полежит здесь, я сейчас доложу командиру медсанбата, – ответил тот.

Но докладывать не пришлось. Дверь открылась, и в комнату вошел начсандив Исаченко.

– Что здесь такое? Доложите, – обратился он к Сангородскому. Командир медроты рассказал, что было сделано, кто делал, представил дежурного хирурга Алешкина и при этом не мог удержаться, чтобы не похвалить его и всю бригаду. Исаченко слегка улыбнулся.

– Ну что же, это хорошо, так и должно быть, в общем, приятно, что молодежь умеет работать. А вот докладываете-то вы, товарищ Сангородский, плохо. Надо научиться говорить военным языком. – Он немного помолчал, а затем добавил: – А раненого мы сейчас заберем и увезем в госпиталь. У меня санитарная машина, на нее и погрузим, я сам и завезу. Он транспортабелен? – обратился Исаченко к Борису. Тот, помня замечание начсандива Сангородскому, вытянулся и, четко произнося слова, ответил: – Так точно, товарищ начсандив, транспортабелен… Лежа. Вот карточка передового района, – и с этими словами он подал карточку начсандиву.

– Ого, да вы, оказывается, не только оперировать умеете, – снова улыбнулся Исаченко, – хорошо, пусть его несут в мою машину, – сказал он, выходя из помещения.

И тут наступила заминка: носилок в медпункте не было, командир медсанбата категорически запретил распаковывать носилки, уложенные на трех грузовых машинах и связанные в пачки. А носилки, на которых был привезен Свиридов, принадлежали полку, и Иванцов увез их с собой. Что делать?

Но нашелся санитар Кузьмин, он подбежал к машине начсандива, узнал у шофера, что в его машине носилки есть, потребовал одни из них и через несколько секунд явился с ними в медпункт. Через несколько минут раненый был погружен в машину и Исаченко уехал.

Сангородский впоследствии рассказал Алешкину, что этот раненый подозревался в умышленном членовредительстве и начсандив обязан был доложить о нем в Особый отдел дивизии.

В скором времени и в течение всей дальнейшей войны много раненых прошло через руки Бориса Алешкина, но этот первый чернявый паренек запомнился ему навсегда.

Впоследствии выяснилось, что хотя Свиридов прострелил себе ногу не умышленно, а по небрежности, а, может быть, и по неумению, дивизионный трибунал приговорил его к направлению в штрафной батальон. Что с этим пареньком случилось дальше, Борис так никогда и не узнал.

После отъезда начсандива сестры и санитары навели порядок в медпункте, заменили бельё, перемыли инструменты и вновь поставили их стерилизовать на смастеренный Аристарховым очажок. Все это время Борис, гордясь собой и своими помощниками, с важным видом стоял у входа в медпункт с командиром роты и взвода, т. е. с докторами Сангородским и Симоняком, выслушивая их похвалы.

Между прочим, он заметил, что все это у него получилось так хорошо только потому, что он всего полгода назад прошел специальные курсы усовершенствования, где все это хорошо втолковывалось такими знаменитостями, как А.В. Вишневский, С.С. Юдин, Гориневская и другие, и что, видимо, их наука пошла впрок.

Лев Давыдович сказал, что Исаченко отдал приказание дежурить на медпункте всем отделением операционно-перевязочного взвода по 12 часов в сутки, и что следующее отделение будет прислано в 22:00.

После этого начальство ушло. Однако с этого момента медпункт стал центром внимания всего медсанбата, и за оставшиеся до смены три часа с Алешкиным переговорили почти все врачи. Чувствовалось, что все они очень хотят знать и уметь делать все, что необходимо при огнестрельном ранении. К сожалению, для большинства из них эта работа была совершенной новостью и из рассказов Бориса они не понимали очень многого. Так даже термины и названия инструментов, которые он невольно употреблял, им были незнакомы.

Лишь только такие врачи, как Дурков, – хирург из Даркоха (селение в Северной Осетии), приехавший вместе с Борисом, да Е.В. Картавцев, до войны работавший хирургом в какой-то районной больнице Рязанской области и по прибытии в медсанбат зачисленный в госпитальную роту, понимали Алешкина с полуслова и по-настоящему могли судить о правильности или ошибочности его действий.

Конечно, лучше всех мог бы это сделать командир госпитальной роты – хирург, доктор Башкатов, но тот, как, впрочем, и командир медсанбата, даже не счел нужным посмотреть на медпункт.

То ли он был слишком болен, то ли считал, что раз это поручено не его роте, значит, ему и интересоваться нечего.