Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том I - [33]

Санитары-носильщики в отделениях не закреплялись, а назначались из ротного резерва в порядке очередности.

Наумова, как мы говорили, была старшей операционной сестрой, она же была и старшей сестрой всей медицинской роты. В отделении Алешкина операционной сестрой была назначена Шуйская – восемнадцатилетняя, худенькая хрупкая девушка, которая не внушала ему доверия, но которая, как оказалось, уже два года работала операционной сестрой в хирургическом отделении Пензенской городской больницы. Дело свое она знала хорошо и, кроме того, была очень инициативной и толковой помощницей врача.

Кроме нее, в отделении было еще две сестры, так называемые перевязочные – это Рая и Люда. Обе эти девушки работали уже порядочное время палатными сестрами в одной из московских больниц, и Борис полагал, что и они будут ценными помощницами.

Второго врача, как мы знаем, в отделении пока еще не было. Описывая сотрудников отделения Алешкина, мы отвлеклись от рассказа о подготовке медпункта, а между тем он уже был развернут. С момента получения приказа не минуло еще и двух часов, а стерильные инструменты уже лежали на столике, сделанном из укладки, там же лежал и перевязочный материал, у стены стоял топчан-кушетка, у одного из окон – письменный стол, у другой стены скамейка с тазами и ведро с горячей водой. Посредине стоял железный операционный стол, выпрошенный Наумовой в аптеке. На вбитых в стенку гвоздях висели халаты для врачей. Шуйская и Рая были уже одеты в свои халаты, Аристархов и Кузьмин сидели на пороге у входа в дом и курили самокрутки.

Наумова постояла в дверях и, осмотрев все хозяйским взглядом, сказала Борису:

– Ну, идите, доктор, докладывайте, все готово, можем хоть сейчас принимать раненых.

Алешкин побежал в расположение медсанбата, разыскал Симоняка и Сангородского, которые озабочено о чем-то беседовали, остановился по-уставному в трех шагах от них и, приложив руку к пилотке, четко отрапортовал:

– Товарищ комроты, ваше приказание выполнено, медпункт развернут.

– Как, уже? – изумились оба. – Не может быть!

И они трусцой направились к совхозному дому. Там Алешкин и Наумова с гордостью показали свой примитивный из примитивнейших медпункт. Но ведь он был первым, самым первым для всех них за эту войну, и поэтому все остались довольны.

Сангородский спешно пошел к командиру медсанбата, чтобы доложить ему о том, что медпункт развернут и готов к приему больных и раненых.

– Кто дежурный? – спросил недовольно Краснопеев, ему было не до медпункта. Он только что выдержал жесточайшую баталию с политруком Клименко, настаивавшем на немедленной помощи совхозу в дойке коров, и, к своему огорчению, не найдя поддержки даже в своем комиссаре Барабешкине, оказавшимся на этот раз на стороне политрука, вынужден был уступить и только что разрешил отправить на совхозный двор 20 женщин из числа медсестер и санитарок, умевших доить коров. Возглавить эту команду он приказал политруку Клименко, заявив при этом, что всю ответственность за это «мероприятие» он возлагает на него. Однако он не забыл передать Прохорову, чтобы тот забрал все надоенное «нашими» людьми молоко.

Сейчас как раз Клименко и отбирал желающих и умеющих доить коров. Таких оказалось гораздо больше 20, да к ним присоединились еще и санитары – всем надоело сидеть без дела. Но больше двадцати Клименко вести не решился.

Краснопеев, как всегда с ним бывало в подобных случаях, с досады, что вышло не по его, уже пропустил солидную порцию спиртного и только что собирался повторить возлияние, как к нему постучался Сангородский.

Надо сказать, что с этого утра командир медсанбата оккупировал одну из специальных санитарных машин для своего личного жилья. Он приказал выгрузить из нее лишнее, по его мнению, оборудование и кое-какие хозяйственные вещи, загруженные заботливым Прохоровым. Сейчас всё это имущество валялось недалеко от машины и начхоз Прохоров тщетно ломал голову, куда бы его распихать. Все машины были загружены до отказа. Особенно его смущала палатка ДПМ, которую просто некуда было засунуть.

Следует забежать вперед и сказать, что командир медсанбата Краснопеев и вскоре его незадачливый комиссар Барабешкин поселились в этой машине вдвоем и прожили там до самого своего последнего дня пребывания в медсанбате. Из этой машины они, особенно Краснопеев, показывались перед подчиненными очень редко.

Прерванный приходом Льва Давыдовича Сангородского «на самом интересном месте», Краснопеев еще сердитее повторил:

– Так кто же дежурный?

Лев Давыдыч вначале попросту не понял этого вопроса, он так был рад, что медпункт развернут и притом в такой короткий срок, что предполагал, что и командир медсанбата обрадуется вместе с ним и сейчас же побежит его осматривать, но этого не произошло. Тот отнесся равнодушно.

– А может быть, так и нужно, – подумал Сангородский и, сообразив, наконец ответил: – Дежурное отделение доктора Алешкина.

– Ну, смотрите, чтобы все в порядке было. Скоро, наверно, начсандив приедет. Можете идти! – уже менее сердито сказал Краснопеев и принялся за прерванную закуску.

Сангородский, человек несдержанный и ненавидевший всякое чванство, был возмущен до глубины души и, спускаясь по ступенькам санитарной машины, посылал этого чинодрала-командира ко всем чертям, конечно, про себя. Обо всем этом и о своем состоянии он гораздо позже рассказал своим друзьям, в том числе и Борису. Сейчас же он только передал приказание, чтобы было все в порядке, и сказал: