Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том I - [16]

Между прочим, Скуратов рассказал, что 65-я дивизия, формирующаяся на основе командного состава НКВД, теперь, с получением последнего пополнения, в том числе и медицинского, уже почти укомплектована. В ближайшие дни, как прибудет полностью рядовой состав, она будет сразу же направлена на фронт.

Никто не заметил за разговорами, как наступила темнота, а вместе с нею появилась сырость и прохлада. Особенно почувствовали перемену температуры наши южане. Кроме того, от целого дня хождения по Москве они основательно устали. Скуратов, заметив это, скомандовал отбой. Все стали расходиться по своим шалашам, построенным группами на опушке леса. Скуратов объяснил, что эти группы создались как бы по землячеству. Медперсонал медсанбата был собран из разных мест. Тут были и одесситы, и ленинградцы, и москвичи, и, наконец, теперь южане. Пока еще часть не сплочена, и эти группы земляков держатся как-то обособленно.

Южане спать разместились в шалаше Скуратова. У него в одном из углов шалаша из жердей и колышков было устроено нечто вроде кровати, застланной еловым лапником и закрытой плащ-палаткой. Он любезно предложил ее женщинам, но так как постель была очень узенькой и маленькой, а женщин было две, то они отказались и улеглись вместе со всеми на полу шалаша.

Перов разостлал свою шинель и предложил лечь на ней Доре Игнатьевне и Тае; затем там же примостился сам, а рядом улеглись и остальные члены группы. Борис оказался самым крайним у противоположной стороны шалаша. Под головы положили свернутый пиджаки, вещевые мешки, а укрылись плащами. Нельзя сказать, что постели были слишком удобными, но все так устали, что вскоре к храпу Скуратова, заснувшего почти мгновенно, присоединилось посапывание и других. Стал задремывать и Алешкин.

Однако он вскоре очнулся. На противоположной стороне шалаша послышалась какая-то возня, шёпот, звук очень похожий на пощечину, а затем кто-то быстро прополз к выходу и исчез в его черном провале.

После этого опять все затихло. Кажется, на этот раз заснул и Борис. Проснулся он от того, что кто-то протискивался между ним и стенкой шалаша, стараясь его не разбудить. Однако, как ни осторожно проползал незнакомец, Борис все-таки проснулся и спросонья, хотя и негромко, воскликнул:

– Кто это, что такое?!

Однако он тут же умолк, так как на его губы легла мягкая маленькая ладонь и прижала их, а к уху прикоснулись холодные губы, которые взволнованно с всхлипыванием зашептали:

– Боря, пожалуйста, тише, это я, Тая. Ты знаешь, – говорила она прерывающимся от всхлипывания шёпотом, – знаешь, этот Виктор Иванович оказался настоящей свиньей. Не успели погасить свет и улечься, как он стал меня обнимать, тискать и целовать. Вначале я молча отбивалась, так как боялась потревожить лежавшую рядом Дору Игнатьевну, да и стыдно мне было вас. Ну а потом, когда он начал лезть руками уж совсем туда, куда не положено, я треснула его по морде и выбралась из шалаша. Хотела до утра просидеть на пеньке. Да замерзла, и страшно стало. Ну, наревелась, конечно, пришла около тебя лечь. Не прогонишь?

Борис ничего не говоря, подсунул Тае под голову свой пиджак, а сам выдернул часть вещевого мешка Дуркова, который при этом сквозь сон что-то пробормотал, и укрыл ее своим плащом, погладил по голове, как маленького ребенка, и дружелюбно сказал:

– Нуну, успокойся. Завтра я с этим нахалом поговорю! Спи!

То ли от слов Алешкина, то ли от его ласкового прикосновения, Тая расплакалась еще больше. И Борис не нашел никаких других способов утешения, как только поцеловать ее в мокрые от слез щеки и глаза. К его удивлению, она не только не возмутилась, но как будто даже обрадовалась этой ласке. Затем он повернулся к Тае спиной, а она, как маленькая приласканная собачонка, свернулась, насколько это было возможно, калачиком и, уткнувшись в спину ему лицом, продолжала тихонько всхлипывать. Так, под это всхлипывание Борис заснул вновь.

Ему показалось, что спал он всего несколько минут, как его разбудил громкий крик дежурного старшины, который, хотя и был обязан будить только рядовой состав медсанбата, однако делал это так старательно, что самый громкий крик «Подымайтесь!» почему-то всегда раздавался прежде всего около шалашей врачей и медсестер. Услыхав крик старшины, все спавшие в шалаше Скуратова поднялись и стали выбираться наружу.

Было шесть часов утра. Строевые подразделения, поднятые раньше, уже занимались физзарядкой. На небольшой полянке строились немногочисленные рядовые и из медсанбата.

Врачи, фельдшеры и медсестры, одетые кто во что горазд, с заспанными лицами, подпрыгивая от утреннего холода, по указанию старшины Красавина, захватив полотенца и мыло, направились к опушке стоявшего в стороне леса, где находился колодец. Из него ведрами доставали воду, затем кружками поливали ее друг другу около канавки, спускавшей воду в небольшую болотистую лощинку.

Недалеко от этой лощинки, в густых кустах орешника были вырыты ровики – так назывались места, отведенные под уборные.

Они представляли собой канавы глубиной около метра и шириной сантиметров 35–40. Поперек них были положены дощечки, которые и служили точкой опоры для ног. До сих пор Борис никогда таких примитивных уборных не видел. Каждое подразделение имело свой ровик, а в медсанбате их было даже два – для мужчин и для женщин.