Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том I - [17]

После умывания и выполнения прочих необходимых дел все собрались вновь около шалаша Скуратова. На большом пеньке стояла кастрюля с горячей, вкусно пахнувшей пшенной кашей и несколько банок рыбных консервов. На другом – несколько буханок хлеба, нарезанного ломтями, и эмалированный чайник, из носика которого вилась струйка пара.

Скуратов сидел в нескольких шагах в стороне и, выпячивая щеку, старательно брился опасной бритвой. Увидев подошедших врачей и медсестер, он сказал:

– Садитесь завтракать. Затем построите себе такие же шалаши, как наши. Где нарубить жердей для основы и елового лапника для покрытий, покажет старшина Красавин. Стройте каждый шалаш на 2–3 человека, меньше – канительно, а больше – обвалиться может. Жерди-то тонкие.

После обеда представитесь начальству: начсандиву и командиру медсанбата, они будут решать вашу судьбу, кого куда назначить.

Услышав это, Тая, стоявшая рядом с Борисом, взяла его за руку, тихонько сжала ее и прошептала:

– Хорошо бы, чтобы нас послали вместе!

Борис ничего не ответил, только в ответ пожал тоненькие пальчики. Утро прошло в строительных работах. Мужчины были снабжены топорами и поперечной пилой. Красавин провел всех в какой-то овраг, заросший осиной, и сказал, что здесь надо нарубить и напилить жерди. А ветки нарубить от больших елей и от орешника, росшего по краям оврага.

Весь материал следовало относить к месту расположения медсанбата. В переноске должны помогать и женщины. А затем из этого материала нужно построить шалаши. Он обещал прислать санитаров, которые покажут, как нужно делать, и помогут строить шалаши. Вскоре из оврага раздались звуки ударов топора, чвирканье пилы, а через полчаса появились и будущие строители, неся в руках жерди. При помощи санитаров они быстро соорудили основу шалашей, связав их концы принесенными Красавиным веревками, и начали укрывать стены лапником, который продолжали подносить женщины. Дело спорилось.

Между прочим, во время этих строительных работ Алешкин улучил момент и, укладывая огромные еловые ветки на шалаш, предназначавшийся для Доры Игнатьевны и Таи Скворец, обратился к Перову:

– Слушай-ка, Виктор Иванович (все они с самого начала своего знакомства както сразу перешли на ты), что у вас там сегодня ночью с Таисией Никифоровной произошло? Она полночи проплакала.

– А, пустяки. Просто дурная баба! Ведь не девушка же, подумаешь, недотрога какая. Ну, поцеловал ее разочек… Обнял покрепче. Ведь живой же я человек. Чувствую, легла рядом молодая бабенка. А она сразу – бац по морде, и в рев!

Бориса покоробило такое циничное заявление. Он, как мы знаем, и сам особенно высокими моральными качествами не отличался, но такое, прямо-таки нахальное объяснение взорвало его. И он почти закричал:

– Вот что! К Тае ты больше не смей приставать, она моя старая подружка, ведь мы с ней пять лет вместе учились, и я ее в обиду не дам! Учти!

Виктор Иванович не отличался особой храбростью и, боясь, что если Алешкин скажет о ночном происшествии начальству, его могут в наказание отправить в полк, или даже в батальон, чего ему совсем не хотелось, полуизвиняясь, пробормотал:

– Ну чего ты шумишь, я же не знал, что она твоя подружка.

Борис не понял, что Перов в слово «подружка» вкладывает какой-то особый смысл. Но это хорошо поняла, и, как говорится, намотала себе на ус находившаяся поблизости и помогавшая в строительстве шалаша Дора Игнатьевна.

Между тем замечание Бориса вызвало у Перова определенное озлобление и, хотя он его и не показал, про себя подумал:

– Ну, подожди, я тебе и твоей подружке удружу!

Часам к двенадцати около шалаша Скуратова, бывшего до этого крайним, выстроилось еще несколько, разных фасонов и размеров.

Около строителей все время вертелся (иначе его поведение назвать было нельзя) сухонький, невысокий старичок, с большой, местами седоватой головой. Ему, видимо, было не более 55 лет, и вообще-то он был еще совсем не стар, но для большинства строителей, имевших средний возраст 30–35 лет, он, конечно, считался стариком.

Так вот этот старичок в круглых больших очках, с явно выраженной еврейской наружностью, отличался большой подвижностью и словоохотливостью. Он без конца перебегал от одной группы к другой, давая большей частью весьма малополезные советы по строительству шалашей, попутно рассказывал все известные ему новости и прежде всего рассказывал про себя.

Скоро все уже знали, что его звать Лев Давыдович Сангородский, что он окончил Одесский университет в 1921 году, что работал врачом по женским и венерическим болезням, и это давало ему хороший доход. Но с 1925 года он перешел на государственную службу и стал работать урологом. Он служил в этой должности в одной из поликлиник Одессы до самого начала войны. Его рассказы были повторением того, что наши знакомые уже знали от Скуратова, а часто и уточняли данные, сообщенные начальником штаба. Так, во время одного из перекуров он рассказал, что медсанбат, в котором они сейчас находятся, № 24, и что он придан 65-й стрелковой дивизии.

Что пока рядовой состав как в дивизии, так и в медсанбате, укомплектован едва на 15–20 %, и люди прибывают каждый час. В большинстве своем они старших возрастов, и многие из них ранее в армии никогда не служили.