Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том I - [113]

– Катя, быстренько дайте спирту.

Чаще всего из такого обморока выводили 40 граммами спирта, затем укладывали в госпитальную палатку, где давали в течение нескольких дней «усиленное питание», то есть к обычному пайку добавляли 20 грамм сгущенного молока в день. После такого лечения заболевший через несколько дней вновь возвращался к своему труду.

Однако, когда Борис подошел к Аристархову, пощупал его пульс и, приподняв веко, увидел широкий остановившийся зрачок, он понял, что тут уже ничем не поможешь. Что этот простой, но чрезвычайно трудолюбивый и до героизма самоотверженный человек умер.

Только после этого Алешкин, да и сестры вспомнили, что Аристархов уже несколько дней работал не в свою очередь, что он подменял кого-нибудь из ослабевших санитаров и делал это уже не первый раз.

Много уже смертей видели все они, относительно молодые люди, но смерть хорошо знакомого человека, с которым ежедневно работали рядом, всегда производит сильное впечатление и вызывает большую печаль.

Так было и в этот раз. Как ни трудно было, но для Аристархова вырыли отдельную могилу, похоронили его в обмундировании, на похоронах присутствовала вся медицинская рота.

Словом, этот «маленький» человек, обыкновенный санитар, при жизни почти не замечаемый никем и ничем особенным не выделявшийся, был удостоен таких почестей, которые производились далеко не всем командирам, умиравшим в медсанбате.

Уже давно (относительно, конечно), ведь и вся-то война длилась около полугода, все умиравшие в батальоне хоронились в белье, как правило, в братских могилах, по 4–6 и даже 8 человек в одной. Могилы эти в замерзшем болотистом грунте копать было невозможно и поэтому очень часто ямы для них рвались взрывчаткой или использовались воронки от снарядов и авиабомб, края которых немного обрабатывались. Эти ямы засыпались мерзлой землёй и снегом, и такое подобие могил представляло довольно печальный вид.

* * *

А время неумолимо двигалось вперед. Уже подходил к концу декабрь 1941 года, стояли сильные морозы, на палатках и вокруг них наросли сугробы снега. Землянки тоже занесло так, что их иногда невозможно было обнаружить. Между ними и палатками частью прорыли, а большею частью протоптали тропки. Снег, окружавший их, образовал высокие стены, так что получились узкие коридоры, разойтись в которых двум встречным было трудновато.

Как раз в это время в медсанбат поступило пополнение.

Комиссар дивизии объезжал тыловые подразделения, конечно, не только за тем, чтобы познакомиться с ними. Его поездка преследовала и другую цель. Было необходимо мобилизовать внутренние резервы для пополнения строевых подразделений, в некоторых ротах насчитывалось по 15–20 человек бойцов, а из Ленинграда больше людей не поступало.

В тыловых же подразделениях, где людские потери были значительно меньшими, после проведения в октябре месяце сокращения штатов, количество людей почти соответствовало положенному, поэтому кое-кого отобрать еще было можно, в особенности при условии замены. Марченко нашел порядочно бойцов на хлебозаводе, на ДОП, в оружейных мастерских и в автобате, которых без ущерба для дела можно было взять в пехотные части. Он рассчитывал, что и в медсанбате ему удастся тоже хорошо поживиться. Но его ожидания не оправдались. При осмотре людей батальона он увидел, что тут можно будет взять не более полутора десятков человек, да и то при обязательной их замене.

Ленинград, как уже было сказано, исчерпал свои людские возможности из числа мужского населения. Извне пока тоже пополнение не поступало. Но в городе находилось еще много молодых женщин и девушек, осаждавших военкоматы и требовавших их отправки на фронт. Вот из числа этих девчат и прибыло пополнение для медсанбата.

Приехало их 20 человек, они назывались сандружинницами, но, конечно, никакой специальной медицинской подготовки никто из них не имел. Тут были девушки лет 16–17, только что окончившие среднюю школу, студентки различных институтов, служащие закрывшихся или эвакуированных учреждений, работницы фабрик и заводов и даже педагоги. Все они были до невероятности истощены. Цвет лица они имели какой-то синевато-зеленый и, вылезая из грузовой машины, в которой их привезли, поддерживали друг друга, чтобы не упасть. Одеты эти женщины и девушки были в свои гражданские пальтишки и, выстроившись по команде доставившего их старшины, тряслись на морозном ветру, как осиновые листочки.

Собравшиеся около прибывших медсанбатовцы, сами голодавшие так, как никому из них до сих пор голодать не приходилось, глядя с сожалением на этих исхудавших и дрожавших девушек, думали, как же плохо в городе.

К строю подошел комбат, поздоровался с прибывшими, ответившими вразброд и еле слышно. Перов приказал немедленно вести их в сортировку, которая была пуста. Девушек отвели в палатку, вслед за ними туда отправились Перов, комиссар, начальник штаба Скуратов, Алешкин, Сангородский и сопровождавший девушек старшина. Остальным комбат приказал разойтись по местам своей работы и по землякам.

В сортировке было не только тепло, но даже жарко. Девушки, основательно намерзшиеся во время поездки в открытой грузовой машине, окружили раскаленные докрасна железные печки и растирали озябшие руки и ноги.