Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том I - [110]

– Хорошо, пойдемте к вам, – ответил Марченко, очевидно, сообразивший, что такой разнос начальства в присутствии уже целой толпы бойцов подрывает авторитет не только их, но и его.

– Вы тоже можете идти, – обернулся он к Алешкину, – да не забудьте побриться, – крикнул он уже на ходу, направляясь быстрыми шагами за командиром и комиссаром к ним в землянку.

Борис забежал в предоперационную, откуда уже выносили последнего раненого и где сестры старались навести возможный в этих условиях блеск и порядок. В перевязочной и операционной они успели уже все прибрать.

Увидев входящего Алешкина, они испуганно переглянулись, и кто то из них полушепотом спросил: – Уже идет сюда?

– Да нет, – рассеянно ответил Борис, сбрасывая шинель на пустые носилки, передав кому-то свой котелок и торопливо натягивая халат.

– Вот солдафон, вот солдафон, сатрап! – гневно повторял он, нервно закуривая папиросу и быстро шагая по палатке.

– Товарищ комроты, – обратилась к нему операционная сестра Шуйская, – садитесь к столу, суп ваш уже разогрелся… Вы замерзли? Дрожите весь! Я вам немного спиртику налью. А?

– А, черт с ним, налейте мензурку, – сердито сказал Борис. Проглотив грамм 50 обжигающей жидкости, заел ее несколькими ложками жиденького, почти обезжиренного пшенного супа, и стал грызть жесткий, весь пронизанный какими-то колючками сухарь.

Вот ведь, думал он, есть же такие люди! Ни в чем не разберутся, а начнут кричать, обзывать тебя на людях любым словом, и ты им сказать ничего не можешь! Что же это за жизнь дьявольская такая? – Продолжал думать он, машинально закуривая и пряча половину недогрызенного сухаря в карман. – Тебя бы так, черта гладкого, покормить! Небось, по-другому бы запел…

А впрочем, через некоторое время подумал Алешкин, в чем-то он, конечно, прав. Ведь в последнее время люди батальона действительно совсем опустились… Не бреются, не застегивают и не подпоясывают шинели, даже некоторые и не умываются… А наши санитары просто безобразничают: тазы с окровавленным использованным материалом выбрасывают прямо на снег, чуть ли не возле палаток, еле припорашивает их снегом. Может быть, ведь и отнятые конечности где-нибудь поблизости валяются. А ампутаций было порядочно. Как еще этот комиссар ни на чью ногу не наткнулся, вот было бы дело! – продолжал думать Алешкин, и, представив себе лицо комиссара и особенно его адъютанта, молоденького лейтенанта, увидевших на снегу отрезанную человеческую ногу, Борис невольно улыбнулся.

– Да, это была бы картина, – вслух сказал он и подумал: – надо будет самому всю территорию повнимательнее осмотреть и потребовать наведения порядка. Заметив, что командир немного успокоился и как будто даже развеселился, к нему подошла медсестра Шуйская. Остановившись на положенное по строевому уставу расстояние и приняв стойку «смирно», она произнесла:

– Товарищ комроты, разрешите обратиться?

– Катя, почему так официально? – усмехнулся Борис, – ну, обращайтесь.

– Товарищ комроты, разрешите мне отлучиться из части до вечера?

– Отлучиться? Куда? – удивленно спросил Борис.

– Мне надо съездить на передовую, а сейчас как раз машина в ППМ 41-го полка едет.

– Зачем тебе на передовую, подкормиться хочешь? – еще больше удивился Алешкин.

– Видите ли, – слегка покраснев, сказала девушка, – мне надо проведать одного человека… Что-то от него вестей нет, – закончила она почти шепотом.

– Кого это проведать?

– Да его же, Красавина, – выдавила, наконец, окончательно покраснев, Катя.

– Ах, Красавина, – воскликнул Алешкин и тут он вспомнил, что, действительно, по батальону уже давно говорили, что между Катей Шуйской и старшиной Красавиным что-то есть. Но он тогда просто не придал этому значения. А тут она едет к нему на передовую, значит, это серьезно, господи, да сколько же ей лет? Ведь она совсем девчонка, а, впрочем, кому же и не любить, как девчонкам, – подумал он, а вслух сказал:

– Но вы ведь всю ночь не спали.

– Ничего, товарищ комроты, я в дороге пока туда и обратно ехать буду, высплюсь и ночью работать буду, как всегда, – уже веселее ответила Шуйская. Она поняла, что Алешкин ее отпустит.

– Ну что же, поезжайте. Пойдите к Скуратову, пусть он вам увольнительную выпишет, чтобы не задержали где-нибудь на КПП, скажите, что я разрешил.

– Спасибо, товарищ комроты, – крикнула девушка, уже выбегая из палатки.

– За что это вас так девушки благодарят? – спросил Сангородский, столкнувшийся с Катей у входа и слышавший ее слова.

Когда Борис рассказал, в чем дело, и при этом выразил удивление, Лев Борисович рассмеялся:

– А вы что, ничего не знали? Да они уж давно крутят и, по-моему, всерьез, еще с Карельского. После отправки в полк он к ней уже три раза приезжал, а вот теперь она к нему отправилась. Ну что же, – вздохнул он, – пускай. Жизнь даже на войне остается жизнью, за эти 4 месяца мы это уже, кажется, начинаем понимать.

Борис подумал: а ведь он прав, парочки образовывались все время, Картавцев, очевидно, дружил с медсестрой Раей, Дурков ухаживал за врачом Криворучко, пока она была в батальоне, даже Бегинсон буквально тает возле Зинаиды Николаевны Прокофьевой, действительно, жизнь брала свое. Видно это было и по другим признакам. Прохоров при помощи выздоравливающих бойцов сколотил несколько мастерских и прежде всего сапожную и портняжную, ему удалось подобрать несколько неплохих мастеров и выпросить на дивизионном обменном пункте даже две швейных машинки.