Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том I - [100]

Вечером в палатке комбата Перова, где довольно часто, кроме Бориса, собирались Сангородский, Прокофьева и Бегинсон, они обсуждали поведение Криворучко и пришли к выводу, что такое собирание продуктов, очевидно, есть признак особого психического расстройства, которое Лев Давыдыч назвал голодным помешательством: стремление сохранить хоть что-либо про запас, на случай еще большего голода, даже в ущерб собственному здоровью и жизни.

Алешкин рассказал, как его поразило поведение медицинских сестер, которые были невероятно голодны, но не польстились даже и на крошку хлеба, принадлежавшего Криворучко.

Сангородский и Прокофьева, в свою очередь, подтвердили, что и они поражаются сознательности санитаров и медсестер сортировки и госпитальной палаты, безусловно, постоянно голодных, через руки которых проходит сравнительно большое количество разных продуктов и прежде всего сгущенного молока, сахара и хлеба, и которые не берут из этих продуктов ни одной капли молока и ни крошки сахара или хлеба.

При этом Лев Давыдыч рассказал, что он помнил, как во время его молодости, в Первую мировую войну, многие медицинские работники больниц и госпиталей не только ели сами, но и тащили продукты, отпускаемые больным, на продажу. Их ловили и очень строго наказывали, но никто этому воровству особенно не удивлялся, это было как бы в порядке вещей.

– Видно, много поработал комсомол, партия и советская власть над нашим народом, что удалось воспитать такую молодежь, – заметил Борис, а сам невольно покраснел, он вспомнил про шоколад, полученный от директора военторга, из которого у него оставалась еще целая плитка.

Ведь этот шоколад, наверно, тоже ворованный, может быть, он предназначался для раненых? – подумал он, но тут же себя и успокоил: – Что это я придумываю? Ведь военторг раненых не снабжает, он продает свой товар в штабах и, как правило, не ниже штаба дивизии. Ну, а если какая-нибудь машинистка из штаба съест шоколада на плитку меньше, то с ней ничего не случится. И вряд ли директор военторга станет так просто воровать, наверно, за этот товар он полностью заплатил. А я чувствую себя относительно бодро, пожалуй, благодаря только этому шоколаду, вон Бегинсон, Картавцев и Дурков совсем ослабели.

И действительно, почти все врачи операционного взвода батальона могли работать всего по 4–5 часов в сутки, остальное время они вынуждены были лежать. И если бы у Алешкина не было сил больше, чем у остальных, батальон не справился бы с обработкой даже того сравнительно небольшого потока раненых, который все еще продолжался.

Поступление их колебалось в пределах 50–60 человек в сутки, но было почти стабильным. Беда заключалась в том, что раненые, прибывающие с передовой, были уже значительно истощены, и потому даже небольшое ранение протекало у них тяжело. В большинстве своем по характеру ранения таких раненых эвакуировать в Ленинградские госпитали, и без того переполненные, было запрещено, и они оседали в батальоне, создавая огромную команду выздоравливающих. А их выздоровление задерживалось все ухудшающимся положением с питанием. Многие из бойцов и особенно из командиров, пробыв в батальоне несколько дней и получив первую квалифицированную хирургическую помощь, не дожидаясь заживления своих ран, настойчиво требовали возвращения в часть, на передовую. Где, как они знали, хотя и рискуют с большей вероятностью получить новое ранение или даже быть убитыми, но, по крайней мере, будут более сносно питаться. Врачи, и в частности Алешкин, шли на это, договариваясь с теми, чье ранение внушало почему-либо опасения, что они периодически будут наведываться в батальон и показывать свои раны, а перевязки систематически делать в полковых медпунктах, или даже у своих санинструкторов, или батальонных фельдшеров.

В самом конце ноября в медсанбат приехали начальник сануправления Ленинградского фронта генерал-майор медслужбы Верховский и ведущий хирург фронта, военврач 1 ранга профессор Куприянов. Они осмотрели батальон, побывали даже в одном из ППМ, провели совещание со старшими врачами полков и командным составом медсанбата, на котором предложили приблизить батальон к передовым позициям и передислоцировать его километров на 5 ближе к Неве. Предложение, вернее, приказание свое, генерал Верховский мотивировал следующим:

1. Отсутствие в Ленинграде горючего заставляет резко сократить количество подвижного автотранспорта, медсанбат большую часть своих машин должен законсервировать. Из полков забирать на машинах только тяжелораненых, все остальные должны следовать своим ходом или использовать попутный транспорт.

2. Как выяснилось, – заявил он, – многие раненые лечатся в медсанбате, но продолжают находиться в своих частях, посещение ими батальона при его приближении к передовой значительно облегчится и, наконец:

3. Немцы, очевидно, нащупали ваше местонахождение или, во всяком случае, близки к этому. Свидетельство этому – два артиллерийских налета за последнюю неделю, принесшие батальону чувствительные потери. Не сомневаюсь, – закончил он, что в ближайшие три-четыре дня будет новый артналет, и он вызовет новые бесполезные жертвы. Поэтому, сознавая всю трудность передислокации, я все-таки приказываю с завтрашнего дня приступить к переезду на новое место и закончить его за двое суток. Место начсандив уже подыскал. Раненых, требующих дальнейшей госпитализации и эвакуации, завтра утром у вас заберут. Машины для этого я пришлю. А опасность для батальона на новом месте, хотя и расположен он ближе к передовой, по крайней мере, первое время будет меньше, чем здесь.