Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 3. Том I - [41]

На всякий случай, не вполне доверяя современной медицине, Акулина Георгиевна, конечно, тайком от Кати, да и от ее сестер (ведь они все комсомолки, ни во что не верят), пригласила одну женщину-старушку, пользовавшуюся в Шкотово славой врачевательницы при змеиных укусах.

Уже потом Катя припоминала, что вечером этого дня она смутно, сквозь полузабытье видела какую-то женщину, что-то делавшую с ее ногой.

На следующий день температура у Кати снизилась, но нога продолжала сильно болеть и все еще оставалась синей и распухшей. Общее состояние продолжало беспокоить мать. Поэтому она и попросила Анну Николаевну Алешкину вызвать Бориса из города.

Какой Борис увидел свою Катю, мы уже описали.

А вскоре после приезда Алешкина больную навестила врач. Она узнала в нем своего старого пациента, а узнав, что она теперь лечит его жену, шутливо заметила:

– Ну, значит, мне суждено быть вашим семейным врачом. Придется, наверно, и ребятишек ваших лечить. А они, кажется, скоро будут!

Этой фразой она привела в смущение Бориса и в особенности Катю.

Осмотрев пациентку, Степанова сказала, что, кажется, все обойдется благополучно. Но что Кате необходим полный покой, постельный режим не менее двух недель, и что, если этого дома сделать нельзя, то она возьмет ее в больницу. О перевозке Кати в город, о чем было заикнулся Борис, она пока запретила и думать.

Ах, как не хотелось Борису оставлять жену в Шкотове! Но сделать было ничего нельзя, и на следующий день он, скрепя сердце, уехал во Владивосток. Перед отъездом он взял слово с мачехи и с самой Кати, что они будут ему ежедневно писать, сообщая состояние ее здоровья.

Нельзя сказать, чтобы и Катя с большой охотой оставалась у матери. Ей тоже хотелось поскорее оказаться опять вместе со своим Борькой. От него она узнала о перемене в его служебном положении и, самое главное, о переезде их на новую квартиру. До этого она никогда не была в Бориной конторе и потому не представляла себе ни местоположение, ни характер их нового жилья. Но Борис расписал все это так восторженно, обрисовал их новую квартиру такими яркими красками, что Катя, скинув определенный процент из его описания на известное уже ей его стремление к преувеличениям, все-таки чувствовала, что их новая квартира не может идти ни в какое сравнение с той, из которой она была вынуждена сбежать…

Приехав во Владивосток, Алешкин окунулся в свою беспокойную хлопотливую работу, отнимавшую у него время все без остатка.

К его заботам прибавилась еще одна. Вскоре после его возвращения, из Мурманска приехал инженер-специалист по строительству деревянных рыболовных судов – Терентий Иванович Крамаренко. С ним приехала жена, в прошлом опереточная артистка, и несколько человек – плотников и столяров высокой квалификации, которые должны были в будущем стать мастерами на судоверфи.

Николай Федорович Антонов, развивший кипучую деятельность на отведенном ему участке мыса Чуркин, получил в свое распоряжение несколько больших, немного разрушенных казарм бывшего флотского экипажа. Во время интервенции в этих казармах жили японские моряки. Последние два года казармы были заброшены и население мыса Чуркина, пользуясь тем, что здания никем не охранялись, за эти годы успели порядочно их разрушить, сняв многие окна, двери, вытащив печные приборы, а кое-где захватив даже и полы.

Благодаря энергичной деятельности Антонова, часть зданий, предназначенных для размещения бондарного, ящичного цеха и общежития рабочих были уже приведены в пригодное к эксплуатации состояние.

В цехах начали устанавливать полученные из Японии станки, а в общежитии селиться первые рабочие. Приехавшие с Крамаренко рабочие тоже поселились там. Но здание, предназначенное для судоверфи, еще продолжало иметь жалкий вид и требовало большой работы по своему восстановлению. Оборудование для него из Японии прибыло, но пока стояло нераспакованным в ящиках. Если первые бочки и ящики своего производства можно было ожидать к середине, или, в крайнем случае, к концу августа, то появление первых рыболовных судов со своей верфи, у ДГРТ, видимо, раньше будущего года увидеть не удастся. Это понимали все, в том числе и инженер Крамаренко.

Но не таков был этот невысокий, стройный, кареглазый, с копной вьющихся каштановых волос, энергичный тридцатилетний человек. Сидеть у моря и ждать погоды было не в его правилах. Ознакомившись со всем хозяйством треста, он предложил начать постройку первых деревянных судов на лесном складе, которым заведовал Алешкин.

Для основной подготовки материала Крамаренко предложил использовать пустующий, доставшийся в наследство от Бородина, сарай. Там он предложил установить несколько самых необходимых, простейших станков и циркулярную пилу, а сборку судов производить на улице, заняв для этого часть территории склада.

– Конечно, мы здесь не сможем строить сейнера, места для них тут мало, но мы сможем изготовить шлюпки, кунгасы и, может быть, «кавасаки», это будет полезно во всех отношениях. Во-первых, за это время мы практически сможем подучить и выяснить квалификацию местных рабочих, а во-вторых, практически ознакомиться со строительством неизвестных для нас типов судов, – кунгасов. Ведь на Северном море применяют совсем другие суда – карабасы. – так заявил Крамаренко. Его доводы председателю правления треста Берковичу пришлись по душе и, несмотря на возражения Черняковского и даже Мерперта, считавших такой симбиоз на территории лесного склада недопустимым, в случае пожара грозящим опасностью всем запасам лесоматериалов треста, правление приняло положительное решение. На всякий случай в штат лесного склада было введено четверо пожарных. Кроме того, было поручено заведующему складом Алешкину приобрести противопожарный инвентарь, вплоть до мощного пожарного насоса, и к имевшимся на территории склада водоразборным колонкам присоединить шланги, которыми можно было бы пользоваться немедленно по выявлению очага пожара.