Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 2. Том II - [38]

Борис уже настолько понимал китайский язык, что на этот вопрос смог ответить без труда и даже назвать число по-китайски. Выслушав ответ и спросив что-то стоявшего рядом с ним молодого рабочего, китаец удовлетворенно утвердительно кивнул головой, очевидно, их счет сошелся.

Ведь тут все эти три группы людей были заинтересованы по-разному: представители Дальлеса стремились получить совершенно точную фактическую цифру, японцы преуменьшить её, а китайцы, получавшие с штуки погруженных бревен, наоборот, преувеличить. Тем временем японец закончил вторичный подсчет и, поняв, что так просто этого паренька не проведёшь, расплывшись в угодливой улыбке, обнажив свои длинные желтые зубы, согласился с числом, названным Борисом. После этого началась погрузка: Грузчики, находившиеся на плотах, выдергивали из бревен штыри, освобождая их таким образом от скреплявшего плот троса, подводили под них спущенный со стрелы трос, и, обхватив им три-четыре бревна, а если бревно было особенно толстое, то даже и одно, и закрепив крюком образовавшуюся петлю, давали сигнал к подъему, стремительно отбегая на противоположный конец плота. Стоявший у борта джангуйда махал особым образом рукой, лебедчик включал лебедку, и захваченные бревна, угрожающе раскачиваясь, медленно ползли вверх. Поднявшись над палубой, они на несколько мгновений замирали над ней, а затем стрела повертывалась к трюму, и брёвна опускались вниз. Когда они достигали дна судна, находившиеся в трюме рабочие отцепляли трос, тот взвивался кверху, вновь опускался за борт, и вся операция повторялась сначала. И так целый день с коротким перерывом на обед. За то время, пока брёвна висели над палубой, и Борис, и японский офицер, и китаец-джангуйда должны были сосчитать поступившие на судно брёвна. То же самое делал и Жорка на носу судна. Подсчет каждый вел своим способом: Китаец имел два ящика с тоненькими дощечками. При каждом подъеме он перекладывал из одного ящика в другой соответствующее количество дощечек, Борис вел счет «конвертиками» (так считать его научил еще Дмитриев в Новонежине), каждый конверт составлялся из палочек, число их при окончании рисунка равнялось 10, Японец считал какими-то жучками, число палочек в нём, как впоследствии узнал Борис, равнялось 12.

Понятно, что погрузка велась только с одной стороны судна, с борта, обращенного к берегу. Как ни спокойно было море, но волны, идущие с его просторов, могли легко разметать отцепленные от плота брёвна, собрать же их было делом сложным. Чтобы не рисковать, стивидор решил грузить только с берегового борта. При этом несколько замедлялась погрузка, так как не использовалась противоположная лебедка и стрела, но зато не было опасности потери бревен, да и трюмные рабочие имели больше времени, чтобы уложить погружаемый лес аккуратнее, чтобы вместить его больше, и чтобы при качке он не мешал ходу судна. Он именно поэтому чуть ли не через каждые четверть часа спускался в трюм и давал распоряжения там, как нужно перекатывать то или иное бревно. Но, видно, и рабочие достаточно хорошо знали свое дело, потому что его замечаний было немного.

Между прочим, Борис, вставая со своего низенького стульчика, который ему принес работавший вместе с ним офицер, заглядывая за борт, всё время удивлялся ловкости работавших на плоту людей. Хотя плот и защищал от волны корпус судна, тем не менее он колебался, раскачивался и временами отходил от борта на целую сажень. Это пока он был целый, а когда из него вынули часть бревен и сдерживающие троса ослабли, то нужна была поистине акробатическая ловкость, чтобы суметь удержаться на остающихся брёвнах и тем более продолжать работать.

На корме имелось два люка и одновременно работали две лебедки, работа шла быстро, и нужно было быть очень внимательным, чтобы не пропустить ни одного подъёма. Время летело незаметно, и Борис не успел опомниться, как прозвучал гонг, призывавший всех на обед. По этому звуку работа остановилась, как по мановению волшебного жезла. Катер, доставивший очередной плот, привез котлы с пищей для китайцев. Котлы подняли на палубу, каждый из рабочих, получив миску какого-то варева и пампушку, расположившись между люками на палубе, принялся за еду. Почти все те, кто находился на плотах, были мокры чуть ли не до пояса, но ни один из них не подумал о том, чтобы раздеться и посушить свою одежду: на это не было времени. Обеденный перерыв длился меньше часа, а затем, после нового удара гонга, все бросились к своим рабочим местам.

Матросы-японцы, всё время сидевшие безо всякого дела на палубе и равнодушно наблюдавшие за трудящимися китайцами, по первому удару гонга направились к своему кубрику о чем-то переговариваясь и пересмеиваясь, презрительно поглядывая на скудную еду грузчиков. Ушли и японские офицеры, сидевшие вместе с нашими друзьями, с ними же отправился и стивидор, а наши ребята, предоставленные самим себе, поплелись в свою каютку. Они решили доесть скудные запасы, оставшиеся у них от того, что они захватили с собой из дому. Но не успели они как следует расположиться со своей едой, как в дверь их каюты постучали, и показался «бой», молоденький японец, который прислуживал офицерам в кают-компании. Мальчишка улыбнулся нашим друзьям и, смешно коверкая русский язык, произнес: