Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 2. Том II - [28]

«Если, говорит, десятники что против иметь будут, так пущай, дескать, в суд подают. Вот я и пришел, уж больно позору много на деревню будет, если в суд-то».

Демирский, выслушав эту речь, при которой присутствовали и его товарищи, только рассмеялся:

– Какой суд? Вот чудаки-то! Я ведь ему отдал эту ногу-то, ну и пусть ест на здоровье. Да запомнит, что кража здесь может кончиться плохо и до суда не дойдёт.

Томашевский тоже оказался неплохим охотником. Он специализировался на фазанах. Мы уже говорили, что недалеко от домика находилась пашня стеклянухинских крестьян, а чуть дальше располагалось и гумно. В отличие от пашни, разделенной на полосы, принадлежавшие каждому хозяину, гумно принадлежало всему обществу – всей деревне, и в период обмолота на нём молотили всем «обществом», беря на это время молотилку комитета в Шкотове. Зимой на этом току под снегом лежало немало рассыпанного зерна и невымолоченных колосьев. Фазаны уже много лет пользовались этим гумном, подкармливаясь на нём зимой, деревенские охотники, хотя их в Стеклянухе и было-то мало, фазанов стоящей дичью не считали, поэтому стаи их безбоязненно кормились на гумне. Томашевский, узнав от Бориса об этом «пастбище» фазанов, в свое дежурство часто отправлялся на гумно и почти всегда приносил несколько птиц.

Фазаны составляли приятное разнообразие в меню наших лесных жителей.

К нашему огорчению, мы вынуждены признать, что самым неудачливым охотником оказывался Борис Алёшкин. Еще в ранней юности, у Стасевичей он принимал участие в охоте на зайцев и волков и особого удовольствия от этой забавы не испытывал. Ему было жалко убиваемых животных, хотя, конечно, он в этом никогда бы не признался. Так и тут, увидев мирно пасущихся фазанов, он редко поднимал ружье для того, чтобы убить беззащитную птицу, и делал это только тогда, когда в домике не было совсем мяса и он знал, что, если он не приготовит еды, его товарищи останутся голодными. Поэтому он никогда не убивал больше одной птицы. И хотя Томашевский часто подтрунивал над его немногочисленными трофеями, Борис сносил эти насмешки довольно спокойно.

Но однажды и с ним произошла довольно опасная история, чисто случайно, к его счастью, окончившаяся для него благополучно.

Сварив суп из остававшейся козлятины, Борис решил пойти подстрелить фазана, чтобы зажарить его на второе. К гумну можно было подойти двумя путями: по наезженной дороге через склад – более длинной, и более коротким – напрямую через заросли ивняка и орешника. Времени у Бориса было мало, и он решил пройти коротким путем. Так как, кроме тех кустов, о которых мы упомянули, в этом месте росло и чертово дерево, то путь этот оказался довольно трудным, поэтому, когда на нем попалась дорожка, вернее, тропка, ведущая к излучине протекавшего у домика ручья, то Борис, уже уставший продираться через колючие заросли, решил её использовать. Он справедливо рассудил, что эта тропа, наверно, протоптана какими-нибудь животными, идущими ночью по ней на водопой.

Он считал, что это, скорей всего, должны быть олени. Он даже мечтал, что, может быть, встретит оленя и даже убьёт его, и пожалел, что все патроны у него заряжены только дробью, а с пулями остались дома.

Он сравнительно быстро продвигался к ручью, как вдруг за одним из поворотов тропинки услышал какое-то сопение и звуки, чем-то напоминавшие хрюканье свиньи. Борис остановился, не успев дойти до поворота шагов 5–6. Вдруг из-за него выскочил огромный кабан. Зверь, увидев человека, остановился и не то захрюкал, не то заревел.

Юноша, испугавшись, на некоторое время остолбенел, потом, даже не соображая хорошенько, что он делает, поднял ружье и выстрелил в морду кабана сразу из обоих стволов. Зверь присел, отскочил, мотая головой, в сторону от тропинки и провалился в глубокий снег. Продолжая реветь и мотать головой, с которой капала кровь, кабан пытался выбраться на твердую тропинку, но вместо этого почему-то повернулся к ней задом и все глубже увязал в снегу и прикрытой им болотистой почве, окружавшей ручей. Борис, опомнившись от первого страха, повернулся и, забыв уже про всякую охоту, что было духу помчался домой, вновь продираясь через густые заросли. Он понимал, что дробь, попавшая в морду кабана, причинила ему вреда не больше, чем укусы комара, и что как только тот выберется на тропинку, то помчится вдогонку за своим обидчиком. Прибежав, запыхавшись и основательно ободравшись о кусты, он своих товарищей застал уже дома. Увидев его растерзанный и испуганный вид, оба мужчины всполошились. Особенно испугался Демирский: он привык к парню и относился к нему как к сыну, или младшему братишке. На беспорядочные вопросы, посыпавшиеся на него, Борис, еле переводя дух, ответил:

– Там кабан. Я его подстрелил! Он, наверно, в кустах! Томашевский рассмеялся:

– Это дробью-то кабана подстрелил? Не чуди, Боря. Этого кабана уже давно и след простыл. Напугали вы друг друга. Ты его своими выстрелами, а он тебя свирепостью и видом. Успокойся, садись, да поешь супу. Он у тебя вкусный получился.

Однако Демирский, азартный охотник, к словам Бориса отнёсся не так.