Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 2. Том II - [26]

Томашевский, закутавшись в полушубок, дремал, обложенный мешками и свертками. Он не любил мороза, суровость русских зим ему не нравилась. Он не мог к ним привыкнуть. Борис уже успел узнать: пан Томашевский в 1915 году вместе с родителями при наступлении немцев бежал из Польши и в поисках более теплого климата очутился на Дальнем Востоке. Родители его умерли, он успел окончить гимназию, но после смерти их остался без всяких средств к существованию. Как иностранца-поляка, белогвардейцы его не трогали, и он работал конторщиком в каком-то частном предприятии. С приходом Советской власти его хозяин сбежал, а все его бывшие служащие, в том числе и Томашевский, очутились без работы. С открытием биржи труда он зарегистрировался на ней и при наборе Дальлесом десятников, как грамотный человек, был принят на эту должность. О дальнейшей его службе в Дальлесе мы уже рассказывали.

Теперь его мечтой было сколотить немного денег и уехать на родину. Проезд туда его не затруднял: у него был польский паспорт отца, в котором был записан и он. «Там и климат лучше, и люди добрее, и хлеб вкуснее!» – говорил он.

Возница – старичок, недавно принятый на работу в контору Дальлеса, молчал, лишь покрикивал на лошадь. Борису никто не мешал, то бегущему за санями, то вскакивающему на них, и присев с краю, прижаться к полушубку Томашевского, предаться полностью своим мыслям.

А мысли его были связаны, конечно, с Катей, с тем разговором, который состоялся у них в первую же встречу.

Ведь мы помним, что, как только они вышли из клуба и сумели отделиться от остальных парочек, как Катя набросилась на Бориса с упрёками, сводившимися в основном к тому, что зачем он втянул свою мачеху в их взаимоотношения. Между прочим, эта же тема превалировала в их разговоре и на следующий вечер.

– Что она теперь обо мне подумает!? – восклицала девушка. – Ты знаешь, как мне было стыдно, когда она всунула в руки книгу с письмом!? Я готова была провалиться сквозь землю! И как это она решилась взять такое поручение от тебя… Нет, ты не оправдывайся, а лучше признайся, что хотел посмеяться надо мной! К этому и свою мать привлек! Да? Эх, ты! – возмущенно отчитывала она Бориса.

Немало пришлось ему потратить слов, чтобы убедить рассерженную и, видимо, действительно обиженную Катю в том, что он и не предполагал, что его письмо может так оскорбить её…

– Да пойми ты, – возмущалась та, – дело вовсе не в письме, а в том, каким способом ты его решился мне отправить!

К удивлению девушки, эта её последняя фраза, сказанная, очевидно, в момент сильной запальчивости, не только не обидела Бориса, а наоборот обрадовала: ведь в ней она признавалась, что получать от него письма со словами любви для неё совсем не неприятно, и это его обрадовало, это было равносильно признанию того, что между ними завязались какие-то близкие отношения. Он так ей и сказал. Заметив, что она невольно выдала себя, Катя не нашла ничего лучшего, как рассмеяться и сквозь смех произнести:

– Ну и аферист ты, Борька, недаром про тебя слухи ходят, что ты любой шкотовской девчонке можешь голову скрутить, наверно, и мне от тебя не отделаться… Но, если об этом узнают мои родные!..

В конце концов, их примирение состоялось, и, расставаясь в последний вечер, они уже, кажется, оба сожалели о разлуке.

Затем мысли Бориса перекинулись на другое. Он удивлялся сам на себя. В пылу спора Катя наговорила ему столько нелестных и обидных, а главное, совершенно несправедливых слов, что если бы он услышал их, или даже только половину того, что было сказано, от какой-нибудь другой девчонки, то он бы прекратил с ней всякое знакомство. А тут он не только не подумал о разрыве и прекращении дружбы, но всё время боялся, как бы Катя не разорвала её сама.

Когда она наконец выговорилась и, основательно отругав его, пошла на мировую и дала ему понять, что согласна его простить, он был так счастлив, как будто она его одарила невесть чем…

А он между тем еще в лесу, и тем более в Шкотово, всё серьезнее и серьёзнее задавал себе вопрос:

– А что же дальше? К чему приведет продолжение его дружбы с Катей? Так они и останутся друзьями? Или у них появится такая же связь, какая у него уже была в Новонежино? – и он тут же отметал от себя эти грязные мысли:

– Катя не такая! Так с ней я поступить не могу! А между тем без неё я действительно уже тоже не могу. Значит, я обязательно женюсь на ней! Да, да, что бы там ни говорила мама, я согласен ждать год, два, сколько нужно, но я должен на ней жениться!

Конечно, даже заикнуться об этом Кате он бы еще не посмел, но в душе уже твердо решил, что это знакомство его может закончиться только женитьбой.

Так в этих думах и прыжках с саней и обратно пролетела незаметно дорога. Вскоре показался их маленький домик. Из трубы его вился голубой дымок, отчетливо видимый на фоне яркого голубого неба. Солнце еще не успело скрыться за грядой сопок, а Демирский уже был дома. «Быстро же он сегодня управился», – подумал Боря.

Мурзик умчался вперед и своим звонким лаем возвестил о приближении приехавших.

Услыхав этот лай, Демирский открыл дверь и вышел навстречу.