Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 2. Том II - [23]

Выслушав рассказ матери, Борис удивился, обиделся и даже рассердился, он опустил голову и несколько минут молча рассматривал свои сапоги, затем поднял голову и почти машинально спросил:

– Ну а ответ-то какой-нибудь в книжке был?

– Какой ответ?! В книжке не было ничего! Правда, твоего письма там тоже не было. Но я теперь уж и не знаю, кто его взял. Может быть, Катя вернула его обратно, а Неунылова (ты же знаешь её) могла его вытащить, и теперь над ним потешаются всем классом!?

Последнее предположение совсем доконало Бориса, весь день он сидел как в воду опущенный. Однако, в 8 часов он, скрепя сердце и мысленно обещая себе даже не замечать Катю, если её увидит, отправился в клуб. Там было кино.

Придя в клуб и встретив в зале своих комсомольских друзей, Борис старался всеми силами не показать ни своего расстроенного состояния, ни своей тревоги, которую ему внушила мать по поводу пропажи его письма. Среди встреченных им ребят и девчат были и одноклассники Кати, но никто из них никаких шуток или едких замечаний ни по поводу него, ни по поводу Кати не отпускал. Борис мало-помалу успокоился, да и не в его характере была длительная ипохондрия.

В перерыве после окончания первой части картины, ведь тогда в таких клубах, как Шкотовский, перерыв наступал после показа каждой части кинофильма, и иногда длился минут 15, Борис, обернувшись, заметил в одном из задних рядов Катю Пашкевич и Нюську Цион. Они сидели, смеялись и о чем-то весело болтали с сидевшим рядом с ними Катиным одноклассником Витькой Гущиным. Борис поднялся и крикнул им слова приветствия. Они, увидев его, улыбнулись и Нюська подняла один палец вверх, показав этим, что возле них есть одно место. Уже в темноте он пробрался к ним, девушки раздвинулись, и Борис под шиканье и недовольные возгласы окружающих втиснулся между ними. Сев, он сейчас же схватил Катю за руку и крепко сжал её. Она не вырвала руки, а, приблизив свои губы к его уху, шепнула:

– Что же ты не застрелился-то? А я нарочно ничего тебе не отвечала!

Весь гнев, вся обида, державшиеся до этого в груди Бориса, приготовившегося высказать всё свое возмущение этой несносной девчонке тут же при свидетелях, у него при этом лукавом шёпоте, сопровождаемом пожатием тоненьких пальчиков, зажатых в его руке, моментально куда-то улетучились. И он, ощущая правой половиной своего тела теплоту Катиного, держа её руку в своей, готов был сидеть так вечно. Левая половина его тела, с такой же теснотой прижатая к Нюське, как будто и не существовала. Кроме Кати, он уже не чувствовал и не видел ничего. Вряд ли бы он смог рассказать содержание той кинокартины, которую смотрел в этот вечер.

После кино они не остались, как это бывало обычно, на танцы, а пошли домой.

Дорогой первая на Бориса напала Катя.

– Ты с ума сошел? Через свою мать вздумал мне письма посылать. Ты что, значит, ей всё рассказал?

– Катеринка, да за что же ты сердишься? Что всё? Что я мог рассказать? Только то, что я люблю тебя? Так я об этом готов целому свету рассказывать, кричать даже! Катя, видимо, поняла, что этим «всё» она сказала лишнее, она как бы выдала себя. Как будто в их взаимоотношениях и она принимает одинаковое с ним участие, она сообразила, что Борис может о чем-нибудь догадаться, а догадываться, видимо, уже было о чем, и торопливо напала на парня снова.

– Я же тебе запретила писать! Почему ты все-таки написал? Да еще сообразил переслать письмо через свою маму! Она знает, что ты там насочинял? Пушкин какой!

Да нет же, Катя, честное слово, никто не знает… – растерявшись, оправдывался смущенно Борис. Он, конечно, не осмелился сказать Кате, что о своем чувстве к ней он матери рассказал, и что это именно она посоветовала ему послать письмо.

Заметив растерянность и смущение Бори, решив, что она достаточно его пробрала, Катя сменила гнев на милость:

– Ну ладно, на этот раз я не буду сердиться и позволю тебе иногда провожать меня из клуба… Но чтобы ты мне больше не писал и никому обо мне не рассказывал!

Борис дал обещание, что это письмо было первым и последним, и как бы в порыве раскаяния, стараясь получше объяснить Кате свою ошибку, вдруг взял её под руку. Это было в первый раз с момента их знакомства. На улице стояла полная темнота, освещения улиц в Шкотове, конечно, не было, луна еще не взошла. Катя быстро оглянулась, затем посмотрела вперед и, убедившись, что их никто не видит, отнимать своей руки не стала, а наоборот, теснее прижалась к парню. Узкий деревянный обледневший тротуар был скользок, и идти по нему рядом можно было только прижавшись друг к другу. Только перед самым своим домом Катя потребовала, чтобы Борис отпустил её руку. Они попрощались.

– Ты надолго приехал?

– Нет. Послезавтра утром уеду обратно. Да я не приехал, а пришел на лыжах.

Теперь я дорогу знаю. Могу быстро добраться!

– Пешком!? Из Стеклянухи? Врёшь!

– Да честное же слово! На лыжах, прямо по хребту…

– Зачем же ты пришел?

Борис, конечно, не мог удержаться от того, чтобы не прихвастнуть:

– Тебя повидать!

Ответ, хотя и понравился Кате, но она сразу же поняла, что это очередное Борькино хвастовство.