Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 2. Том II - [17]

Борис был очень горд полученный похвалой, но в то же время и досадовал на себя за то, что пропустил такой существенный дефект дерева, как «табачный сук». Порок этот заключался в том, что сердцевина внешне совершенно здорового дерева загнивала и превращалась в тёмно-коричневую труху, внешне напоминавшую нюхательный табак – отсюда и название. Такое дерево и бревно, из него выпиленное, считалось серьезным браком и, конечно, на экспорт не допускалось. При наружном осмотре эту болезнь определить было нелегко. Сломанный сук, через который проникала инфекция, вызывающая порчу середины дерева, мог находиться высоко, и разглядеть его бывало очень трудно. Определялся этот дефект простукиванием ствола.

При этом, вследствие того, что середина древесины была мягкая, стук имел другой оттенок, чем у здорового дерева. Определить разницу звука было нелегко, и многие опытные лесорубы и лесники допускали ошибки.

Ну а такой, в сущности, еще неопытный, каким был Алёшкин, мог допустить их и гораздо больше. Хотя, надо сказать, что во время занятий на курсах он не раз при таком простукивании выходил с честью.

Когда Демирский и Борис подошли к своему домику, они еще издали услышали радостный лай Мурзика, приветствовавшего их приближение.

Наскоро перекусив остававшейся похлёбкой и выпив по кружке чая, оба десятника завалились на свои топчаны и почти мгновенно заснули.

Дни полетели один за другим, загруженные до предела физической работой, связанной с беспрерывным пребыванием на воздухе в кедровом лесу. Это благотворно сказалось на здоровье Бориса. Он окреп физически. Мускулы его ног окрепли, и те расстояния, которые он едва одолел в первый день своей работы, теперь он проходил без труда.

Демирский, проверив еще несколько раз знания Бориса и убедившись в том, что парень по-настоящему разбирается в лесе, дал ему второе клеймо. С этих дней они, разделив работу, стали проверять и выбирать нужные деревья для валки по смежным склонам. Иногда на склоне, где работал Демирский, раздавался выстрел, и вечером он приносил одну или две ноги козы, говоря, что остальную часть туши отдал китайцам. В этот день устраивался пир. В домике вкусно пахло жареной козлятиной.

Примерно через неделю после прибытия Бориса в лес, утром, когда он выскочил на улицу, чтобы умыться и сбегать в кустики, где у них был устроен импровизированный туалет, он увидел, что вся земля покрыта белым чистым снегом, продолжавшим тихо падать крупными мягкими хлопьями. Выскочивший из своей конуры, которую ему по предложению Демирского Борис соорудил из двух ящиков в первый же день приезда, Мурзик приветствовал своего хозяина и начавшуюся зиму весёлым лаем и бешеными прыжками. Услышав этот шум, вышел и Демирский.

– Ну вот, наконец-то и снег! Теперь у нас дела пойдут так, что только успевай поворачиваться. Вчера прибыла последняя артель рубщиков и корейцев с быками, сегодня-завтра появятся и возчики, теперь только давай, да давай! – сказал он.

Позавтракав и заперев Мурзика в домике, что являлось самой надежной охраной, они отправились в лес.

Выборку они уже почти закончили, рубка уже началась, им нужно было теперь производить подсчет сваленных деревьев и выпиленных из хлыстов бревен. Для расчетов с рубщиками этого было вполне достаточно, они получали плату за каждое бревно, но с возчиками, так же как и с лесничеством, расчет велся по кубатуре вывезенного леса. Обычно на большинстве участков работу по обмеру леса производили после вывозки его на склад, но Демирский решил делать по-другому. Он приказал Борису делать так же, как и он сам, замер и прямо в лесу на месте свалки писать полученную цифру на отрубе. Борису вначале казалось, что это только усложняет работу, но зато потом, к весне, он понял, что этими замерами они себе сделали большое облегчение, и если затруднили работу в этот период, то значительно упростили все расчеты потом.

Только Демирский и Борис вышли из домика, как к ним подъехала подвода с сидящим на ней крестьянином Мамонтовым, привозившим Бориса в свое время на участок.

– А я в Шкотово еду, телегу на сани менять, да и брата с лошадью прихвачу. Наверно, денька через два дорога станет и вывозку можно будет начинать. Со стеклянухинской артелью я договорился. Вот заехал, может, чего передать, или привезти из дому надо? Я думаю, завтра к вечеру обернуться.

Решение у Бориса Алёшкина созрело мгновенно, как будто он готовился к нему давно.

– Товарищ Демирский, ведь у нас хлеб, да и другие продукты на исходе. Что если мне в Шкотово смотаться? Заодно и топоров из конторы захвачу, ведь сами давеча говорили, что у рубщиков их недостаёт. А?

Демирский внимательно посмотрел на своего помощника и по невольному смущению, появившемуся на его лице, понял, что у того на уме не только топоры и продукты, и решил отпустить парня.

– Ну что же, поезжай, пожалуй. Только Мурзика мне оставь: дом сторожить. Да смотри, не опаздывай, чтобы завтра к вечеру душа винтом, а был здесь! Сам знаешь, какая горячая пора наступает…

– Что вы, что вы, разве я не понимаю! Обязательно завтра к вечеру буду здесь.

– Тогда давай, собирайся быстро, чтобы Мамонтова не задерживать.