Необычные люди и авантюристы разных стран - [55]

Продолжая опровергать «ложь» Кандидиуса, молодой автор описывал далее обычаи, нравы и костюмы своих соотечественников, которых изображал наслаждающимися необыкновенной красотой неба и несравнимыми богатствами земли. Он рассказывал, как они живут в позолоченных домах, у них имеются слоны, носороги, верблюды и морские лошади, «все животные великолепно приручены и могут выполнять всякую работу». Использование других, не менее многочисленных, животных, таких как львы, леопарды, тигры и крокодилы, к сожалению, затруднительно; и Псалманазар откровенно признавался, что никогда не встречал на Формозе ни дракона, ни единорога, ни какой-нибудь разновидности грифона. А вот змеи составляют основную пищу жителей острова. Змей ловят живыми и, нанося удары палками, стараются рассердить их, тогда весь их яд поднимается к голове, а очищенное таким образом от него туловище, съедаемое сырым, составляет «самую вкусную» пищу. Все это с величайшей тщательностью было проиллюстрировано замечательными гравюрами, на которых все увидели одежду представителей различных социальных слоев, пылающие жаровни, предназначенные для заклания восемнадцати тысяч маленьких сердец, деньги, с указанием их названия, и формозский алфавит, содержащий только двадцать букв, причем согласная л называлась ламбдо, а гласная е – эпси, что, сопоставив с совершенно фокейской физиономией217 Псалманазара, позволяло предположить странную связь между формозским и греческим народами.

Если все же кое-кто из читателей и находил немного удивительным некоторые детали этого описания, то их быстро разубеждала невозмутимая важность тона Псалманазара, равно как и «антипапистские» чувства, которыми была пропитана каждая страница книги. Но в особенности в глазах английской публики чистосердечие автора подтверждалось яростным красноречием, питаемым ненавистью к иезуитам. Вся последняя часть книги, в частности, целиком посвящена описанию преступлений, совершаемых иезуитами в Японской империи. С помощью ярких примеров, достойных быть процитированными наряду с незабываемой историей завоевания Формозы или величественной картиной ежегодного принесения в жертву восемнадцати тысяч детей, Псалманазар наглядно показывал «огромный вред, причиненный иезуитами христианской вере, и какие упреки и бесславие навлекли эти люди на имя христианина, навязав миру свои папистские заблуждения». И разве можно было предположить, что писатель, говоривший по этому поводу очевидную, всем известную правду, – разве можно было предположить, что он способен солгать или просто преувеличить, рассказывая об облике и жизни неведомой другим страны, которую лишь он один хорошо знал?

Книга и ее автор сразу же приобрели огромную популярность, и она возрастала до тех пор, пока один иезуит, отец Фонтене, под предлогом того, что он прожил пятнадцать лет на Формозе, не взял на себя смелость оспорить в свою очередь утверждения Псалманазара. Этот наглый «папист» настаивает, что Формоза принадлежит Китаю218a, а значит, она не могла быть завоевана тем хитроумным способом, о котором я сообщил? Он оспаривает то, что на Формозе есть не только золотые и серебряные копи, но и слоны, верблюды, морские лошади и крокодилы? Псалманазар был не из тех, кого могли смутить подобные возражения. В предисловии ко второму изданию книги, вышедшему спустя несколько месяцев после выхода первого и распроданному также быстро, он выделил «двадцать пять наиглавнейших возражений», адресованных ему различными оппонентами; и на каждое из этих возражений ответил, настаивая на абсолютной достоверности того, что говорит. С еще большим воодушевлением он продемонстрировал компетентность, которой мог обладать только житель Формозы. Какой мало-мальски здравомыслящий читатель станет колебаться между свидетельством человека, рожденного на острове, прямого потомка пророка Псалманазара, и свидетельствами фламандского миссионера или жалкого иезуита? И наш хитроумный логик одержал верх, приведя в новом предисловии еще один аргумент, решивший спор в его пользу. «Если бы я хотел говорить о предмете, о коем не имею не малейшего представления, – писал он, – то возможно ли, чтобы я осмелился противоречить всем авторам, которые ранее затронули эту тему? Даже сам факт моего несогласия по всем вопросам с книгой Кандидиуса, – и только этот единственный факт – подтверждает мою правдивость безо всякой необходимости с моей стороны вступать в дискуссии, могущие смутить или утомить читателей.»

С тех пор авторитет Псалманазара настолько прочно укрепился в Англии, что никому даже и в голову не приходило оспаривать его. После шестимесячного пребывания в Оксфорде молодой человек вернулся в Лондон и с тех пор, в течение более двадцати лет, вплоть до 1728 года, он продолжал наносить визиты вельможам и литераторам, имея лишь одну заботу – извлечение нескончаемых выгод из своего формозского происхождения и обращения в англиканскую веру. Он наслаждался бы так очень долго, если бы вдруг в этом самом 1728 году с ним случилось неожиданное и очень странное приключение.

Так вот, во время опасной болезни этого великолепного мистификатора неожиданно стали мучить угрызения совести. Его бесстрашная самоуверенность вдруг погасла перед перспективой судебного расследования, которое не смогло бы обмануть даже самое отчаянное вранье. Когда же наконец он выздоровел, то в нем не осталось ничего от аборигена Формозы. Отказавшись от огромного содержания, выплачиваемого до того ему несколькими епископами и набожными дамами, он поспешил укрыться в пригороде Лондона, и жил отныне лишь анонимными трудами для издателей, – трудами, выполненными всегда с замечательной добросовестностью и прилежанием. Так, для издателя Палмера он написал ценную «Историю печати», но обязал, чтобы Палмер выпустил ее под своим именем. В «Полной географической системе» Бауэна, большая часть которой была также составлена им, он решительно потребовал изменить главы о Китае и Японии, отказываясь от своей лжи о Формозе. С обоснованной, но все же бесконечно трогающей нас суровостью призвал он английского читателя не принимать во внимание описание Формозы, сделанное некогда «так называемым аборигеном сего острова, по имени Псалманазар». На самом деле этот человек уже давно признался друзьям в полном незнании предмета, о котором пытался рассуждать, и не преминул бы предложить публике «полный и достоверный отчет о сей несчастной лжи», если бы подобное признание не могло повредить репутации еще здравствовавших уважаемых особ. После чего анонимный автор в новом описании Формозы изложил основные данные великолепного труда Кандидиуса и признал последнего заслуживающим всяческого уважения.