Необычайные приключения корабельной собаки - [6]

Пучок яркого света прошел от нас совсем близко. И опять наверху раздался громкий топот. А скоро на катере включили и завели моторы и было слышно, как он отвалил от баржи.

— Уф, братцы! — облегченно вздохнул Дитяткин. — Кто-то из нас родился в рубашке…

Мы снова пробрались в рубку. Освободившись от груза, разведчики открутили крышки своих фляжек и сделали несколько глотков. Лебедев протянул было и мне спирту, но, уловив укоризненный взгляд Дитяткина, завернул крышку.

— Дай юнге сухую тельняшку из своего сидора… Знаю, что заветная… Вернемся к своим — я тебе новую найду, — сказал Дитяткин. И добавил: — Из тебя, юнга, неплохой моряк выйдет… И разведчик тоже, если подучить, конечно. Может, подашься в наш разведотдел? Если надумаешь — замолвлю словечко начальству… Ладно, ладно, твой «558» — лучший на флоте! Да, экипаж у вас отменный… Один Николай Белов чего стоит…

В памяти всплыла первая встреча со старшиной второй статьи Николаем Беловым.

Я — юнга

Осенью сорок второго после долгих мытарств я оказался в одном из портов Черноморского побережья Кавказа. Позади остался тревожный путь в несколько тысяч километров. Ехать приходилось то на крыше пассажирского поезда, то, свернувшись калачиком, в «собачьем ящике», то просто в тамбуре. А когда удавалось пронырнуть в общий вагон и забраться под самый потолок на третью полку — наступало великое блаженство. Можно было вытянуться во весь рост и, положив под голову руку, предаться дреме. И как не хотелось покидать обжитое место, когда появлялся воинский патруль или контролеры, которые уже на следующей остановке высаживали незадачливого «зайца». Хорошо еще, что не сдавали в милицию…

Правда, я стремился попасть в Севастополь, но Крым оккупировали гитлеровцы.

Я сидел на кромке причала и, болтая ногами, смотрел на синеву моря, когда ко мне подошел моряк в расклешеных брюках, в фуражке с якорем и медалью «За отвагу» на груди.

— Ты, как сюда попал, огалец! — удивленно спросил моряк.

— Через забор… Там дырка…

— Ясно, что не через КП. Откуда сам-то?

— Из Иванова…

У-у-у, — покачав головой, присвистнул моряк, — далече же ты забрался! К родным что ли, или как?

Вспомнив свой первый неудавшийся побег на фронт, когда я сел на товарный поезд с пушками и вместо Запада попал на Восток, в знаменитые Гороховецкие лагеря, откуда сопровождающий привез меня домой, сдал маме под расписку, я, не долго думая, выпалил:

— Мать под бомбежкой погибла, отец на фронте…

— Вроде Иваново-то не бомбили?

— Так она была у тети Тани, — после небольшой паузы, не смея взглянуть в глаза моряка, соврал я опять. — В Новгороде… Да нет, в Ленинграде…

Моряк пристально посмотрел на мою грязную одежду, на просящие «каши» ботинки, из которых торчали голые пальцы, и решительно сказал:

— Айда со мной…

Минуя два больших корабля, мы подошли к маленькому, на мачте которого трепетал такой же бело-синий флаг, как и на всех остальных. Катерный тральщик, как я узнал позже, с бортовым номером «558», был пришвартован кормой у стенки причала.

На катере стоял другой моряк с красной повязкой на рукаве и с пистолетом на боку. Козырнув моему спутнику, он спросил:

— Кого привел, Николай?

— Не видишь, парнишку…

— Вижу, что не девушку с танцплощадки!

— Брось трепаться, тезка! Накорми лучше человека. Изголодался, наверно, — обернувшись ко мне, назидательно сказал: — Поешь — жди меня здесь!

— Через несколько минут, держа в руках миску с макаронами и мясом, большую краюху белого хлеба, я сел на кнехт и забыл обо всем на свете. Кроме незнакомых, но съедобных фруктов, которые удалось добыть в садах местных жителей, три дня ничего не ел. Глотая вкусную и жирную пищу, я и не подозревал, что в эти минуты решается моя судьба, которая сделает крутой поворот и свяжет меня с флотом.

…— Товарищ мичман, Степан Иванович! — убеждал Белов, — ведь на многих кораблях есть юнги. Да что на многих! Почти на всех. Да и не добраться ему домой…

— А с аттестатами как будет? — вмешался боцман и, загибая пальцы, стал перечислять: — Продовольственный, вещевой, денежный…

— Что ж мы, братцы? — обратился Белов ко всем катерникам. — Не прокормим и не оденем одного мальчишку?

— Так-то оно так! — согласился боцман. (Потом я узнал, что у него в оккупации остались два сына, мои ровесники).

— Товарищ мичман! — снова обратился Белов к командиру и, видно, прочитав в глазах Руденко «добро», радостно воскликнул: — Я из огальца такого рулевого-сигнальщика сделаю — всему флоту на зависть!

— Ну что ж! Веди сюда своего сигнальщика, — подвел черту мичман.

Пройдя вслед за Беловым по верхней палубе и, опустившись вниз по трапу с начищенными до блеска медными поручнями, я очутился в небольшой комнате, кубрике, как узнал потом.

Сидящие моряки, как мне показалось, испытующе смотрели на меня. А я стыдился своего вида при этих подтянутых красивых людях.

— Звать-то как? — спросил один из них в синем кителе с нашивками на рукавах.

— Сколько лет? — вмешался второй моряк.

— Слава Федоров, сжимая пальцы ног, чтобы не выпячивались из ботинок, ответил я. И опять соврал, прибавив себе два года: — Четырнадцать уже…

— Тут старшина кое-что рассказал о тебе, — проговорил моряк в кителе, — порешили мы взять тебя юнгой. Не струсишь?