Необычайные приключения корабельной собаки - [5]

Дитяткин приподнялся и ловко ухватился за борт баржи:

— Братва! Принимай груз, — полушепотом окликнул он разведчиков.

В это же время луч вражеского прожектора кинжалом вонзился в ночную тьму и, распоров ее, стал шарить по поверхности моря. После двух заходов он, к моему ужасу, уперся в наш катер.

Дитяткин уже был на барже, а я снова сел за весла, чтобы скорее пуститься в обратный путь. Остановил меня тихий, но повелительный голос старшего из разведчиков:

— Клади весла на дно! Бросай буксирный конец, а сам тяни руки…

Поднятый разведчиками, я неуклюже завис в воздухе, а затем встал на скользкую от морской слизи палубу баржи.

Мы все неотрывно следили за морем, где яркий сноп света продолжал преследовать наш «558».

С берега, чуть левее от нас, началась пальба вражеских батарей. Три орудия с грохотом и огнем выплевывали смертоносные снаряды, которые разрывались рядом с катером, поднимая вверх всплески воды. На «558» что-то вспыхнуло, и он исчез окутанный густым дымом…

Я навзрыд заплакал.

— Крепись, юнга! Моряк ты или кисейная барышня? — положив руку на мое плечо, угрюмо проговорил Дитяткин. — Руденко опытный командир, — поставил дымовую завесу, вот катер и скрылся за ней.

— Павел, — обратился Дитяткин к Тополову. — Ты засек огневые точки?

— Полный порядок!

— Вот что, братцы, — после небольшого молчания снова заговорил Дитяткин. — Немцы не дураки. Начнут соображать, почему у их берега появился советский катер… Пока темно, надо замести следы… Перво-наперво, решить, что делать с яликом. Пустить по волнам нельзя, совсем утопить тоже. Может, еще сгодится, — размышлял Дитяткин привлекая нас к разговору, и сам заключил: — Утопим временно…

Разведчики, скинув стеганки и сапоги, опустились в ялик. Где-то через полчаса он погрузился в воду, заполненный камнями, которые достали со дна мои новые товарищи. Вернувшись на баржу, клацая зубами от холода, они выжали воду из тельняшек и гимнастерок. Потом снова облачившись в них, натянули сапоги.

В трюме

Мы решили обследовать баржу. Из рубки, куда пока сложили рацию, сидора с боеприпасами и продовольствием, узкий трап вывел нас вниз, где оказались одноместная каюта, камбуз и кубрик с четырьмя подвесными койками и столом посредине. Но прятаться здесь в случае необходимости было рискованно — обнаружить нас тут гитлеровцы могли сразу.

Мы поднялись в рубку, где Лебедев следил за берегом. Оттуда мы добрались до запасного люка, ведущего в трюм. Его носовая часть была затоплена водой, по маслянистой поверхности которой плавали почерневшие куски досок и, словно, поплавки торчали пустые консервные банки. Внутренняя покраска трюма облупилась, обнажив проржавевшее железо, исполосованное по вертикали круглыми клепками. Все это мы разглядели при свете карманного фонарика Дитяткина.

— Трюм нам подойдет, — сказал он. — В случае чего отсидимся здесь…

Сюда мы и перетащили из рубки наши пожитки, сложив их в сухом месте.

Рассвет принес первую встречу с врагом. Сначала мы услышали шум осыпающейся береговой гальки, а потом через иллюминатор в рубке увидели двух гитлеровцев.

— Влипли, братцы, — чуть слышно произнес Лебедев.

— Не паникуй, — цыкнул на него Дитяткин. — К цели так не идут… Обычный караульный обход…

Фашистские часовые, не снимая с плеч автоматов, пристальным взглядом окинули баржу и не торопясь проследовали вдоль берега. Скоро их спины скрылись за небольшим выступом скалы.

— Пронесло, — облегченно вздохнул Лебедев.

Он, конечно, не праздновал труса. Поведение Лебедева объяснялось просто — это была первая разведка молодого краснофлотца, так же, как и моя.

— В следующий раз, Толик, помаши им ручкой, мол, приветствую вас, господа фрицы, на моей родной земле, — хмуро бросил реплику Тополов.

Примерно через полчаса из густого тумана вынырнул со стороны порта, занятого фашистами, сторожевой катер. Шел, держа курс на баржу…

— Все в трюм, — скомандовал Дитяткин.

Прячась за палубные надстройки, мы вперебежку достигли трюма, спустились в него и задраили крышку люка.

При тусклом свете, проникающем сюда через узкие щели, мы нашли рацию, сидора и перебрались в самый темный угол.

Тополов и Лебедев держали рацию на вытянутых руках, а Дитяткин стоял со взведенным автоматом…

Вода доходила им до пояса, а мне — до плеч. И я с трудом удерживал на поднятых вверх руках тяжелый сидор, стараясь не уронить его в воду.

Фашистские моряки не заставили себя долго ждать. Катер с шумом подошел к барже. Заурчала и заклокотала вода. Видимо, на катере отрабатывали задний ход, как это бывает при швартовке кораблей.

Но вот стих гул мотора, и над нашими головами послышался холодящий душу стук кованых ботинок. Я невольно съежился и прижался к переборке трюма. Шаги наверху стали немного глуше — наверно, гитлеровцы удалились к рубке.

— Может, обойдется, — едва слышно проговорил Лебедев. — И как бы ответом на его слова шаги снова стали приближаться к нам.

И каждый шаг, точно громоподобный удар по большому колоколу, до боли отдавался в ушах.

Открылась крышка трюмного люка, и мощный луч фонаря, метр за метром прощупывая пространство, шарил над нашими головами. Затаив дыхание, я до боли прикусил губы, чтобы не закричать…