Необъявленная война - [33]

Тогда художник удовлетворенно заметил, что хорошо, коль в Москве есть люди, которых это интересует.

- Чего тут удивительного? Виктор Платонович, кстати, киевлянин, русский писатель, — напомнил я.

Гость сказал, что Некрасов — особстатья, он верный друг украинской интеллигенции.

Я не стал уточнять, что Виктор Платонович еще недавно довольно скеп­тически отзывался об этой интеллигенции. До поры до времени его, как и многих относительно молодых русских писателей, художников, актеров, на­циональный вопрос не слишком-то занимал. Это неудивительно. Гитлеризм потерпел поражение. Национальная идея, достигнув апогея, воплотившись в душегубки, лагеря смерти, оплаченная миллионами жизней, в том числе немецких, себя дискредитировала. Чего же над ней, этой идеей, ломать го­лову?

Однако история не всегда считается с элементарной логикой и не очень-то ее жалует. В какой раз подтверждалась правота Мандельштама: «Мы живем, под собою не чуя страны».

Так жили и люди, недавно шедшие за эту страну на смерть. Теперь им упорно внушали идею, не слишком отличную от гитлеровской. Вернее, ва­риант идеи, который должен был соответствовать стране «двунадесяти язы­ков». При условии, что один из них — главный, одна культура — высшая.

Некрасов печально курил в том же холле, где накануне разговаривал с львовским художником. Жаль парня, жаль всех нас. За двадцать послевоен­ных лет рухнула еще одна надежда — надежда на жизнь, свободную от на­ционалистических перекосов.

Некрасов, возможно, не сразу, однако, увидел: несмотря на закрут, про­биваются ростки истинной украинской культуры, поднимается поколение, отвергающее соучастие в официальной лжи, не желающее, чтобы его само­го травили или натравливали на других.

Становилось очевидным: аресты в Львове и Киеве, московский процесс Синявского и Даниэля — звенья единой цепи удушения культуры, высво­бождающейся мысли. Но и противостояние будет нарастать.

В том же шестьдесят шестом году, 29 сентября, Виктор Некрасов вме­сте с толпами киевлян отмечал, вопреки воле властей, 25-летнюю годовщи­ну трагедии в Бабьем Яру.

Именно здесь отцы города планировали создание спортивно-увесели­тельной зоны.

Не такими уж они были первопроходцами, эти отцы города.

Сообщения из газеты «Русское слово» за 1914 год.

«Одесса, 20 февраля. Лекционному комитету запрещено чтение лек­ций «Шевченко и его творчество».

«Киев, 26 февраля.«Союз русского народа» с Голубевым во главе спустился на Подол и с криками «Бей жидов!» стал разбивать палками и камнями витрины еврейских магазинов на Александровской улице».

«Киев, 27 февраля. На Владимирской улице появилась группа студен­тов-«союзников», окруженных бандой мальчишек-оборванцев. Один из студентов бросил на землю портрет Шевченко и начал топтать ногами, потом прикрепили портрет к экипажу и стали бить портрет. Возмущенные очевид­цы позвали полицию. Но студент Голубев с группой оборванцев появились у городского театра и сожгли портрет Шевченко на глазах у толпы».

Сегодня Рух — едва ли не главная сила украинского возрождения — определил свое отношение к другим народам и нациям: русский на Украине должен себя чувствовать лучше, чем в Москве, Ленинграде или Нью-Йорке, еврей — не хуже, чем в Москве или Тель-Авиве, Нью-Йорке, поляк — луч­ше, чем в Варшаве или Чикаго. И только тогда украинцы имеют право до­ма себя чувствовать не хуже, чем в США или Канаде.

- Пропаганда, — говорят руховцам.

- Идеализм,— уточняют они, добавляя: — Русские на Украине не ущемлены, «Память» не привилась.

Все это так. По крайней мере было так. Пока не зацвели цветочки. Осенью 1993 года львовская газета внесла ясность:

«Все знают, что каждый украинец на три головы выше любой другой национальности, но мы должны добиваться, чтобы быть выше на десять голов».

Когда доходит до «выше на три головы» (или десять), любая националь­ная идея вырастает в угрозу ближним и дальним соседям, одновременно уподобляется бумерангу, что, возвращаясь, приносит неотвратимую беду своему народу.

Виктор Некрасов не был каким-либо «фобом» или «филом». Но был нормальным русским писателем, все отчетливее сознававшим: любая на­циональная дискриминация к добру не ведет. Если понимать под добром подлинную демократию, то приходится помнить: начинается она с преиму­щественного уважения к национальному меньшинству. На Украине, напри­мер, к русским.

Январь 1972 года. На Украине новая вакханалия обысков и арестов. Многочасовой шмон у В. Некрасова. Его давно держали на прицеле. Дру­жил с украинскими диссидентами и русскими, выступал в защиту преследуе­мых безотносительно к их национальной принадлежности. Все настойчивее вникал в оуновское движение.

Степана Бандеру убили как человека, символизировавшего идею укра­инской национальной революции. (В марте 1950 года погиб руководитель УПА Роман Шухевич.) УПА уже не существовала, не только уцелевшие кадры, но и резерв, возможные союзники томились за колючей проволокой лагерей.

Громогласно отвергая индивидуальный террор, противопоставляя его массовому как вполне оправданному, большевизм, ничуть им не пренебре­гал, ведя бесконечные необъявленные войны.