Необъявленная война - [33]
Тогда художник удовлетворенно заметил, что хорошо, коль в Москве есть люди, которых это интересует.
- Чего тут удивительного? Виктор Платонович, кстати, киевлянин, русский писатель, — напомнил я.
Гость сказал, что Некрасов — особстатья, он верный друг украинской интеллигенции.
Я не стал уточнять, что Виктор Платонович еще недавно довольно скептически отзывался об этой интеллигенции. До поры до времени его, как и многих относительно молодых русских писателей, художников, актеров, национальный вопрос не слишком-то занимал. Это неудивительно. Гитлеризм потерпел поражение. Национальная идея, достигнув апогея, воплотившись в душегубки, лагеря смерти, оплаченная миллионами жизней, в том числе немецких, себя дискредитировала. Чего же над ней, этой идеей, ломать голову?
Однако история не всегда считается с элементарной логикой и не очень-то ее жалует. В какой раз подтверждалась правота Мандельштама: «Мы живем, под собою не чуя страны».
Так жили и люди, недавно шедшие за эту страну на смерть. Теперь им упорно внушали идею, не слишком отличную от гитлеровской. Вернее, вариант идеи, который должен был соответствовать стране «двунадесяти языков». При условии, что один из них — главный, одна культура — высшая.
Некрасов печально курил в том же холле, где накануне разговаривал с львовским художником. Жаль парня, жаль всех нас. За двадцать послевоенных лет рухнула еще одна надежда — надежда на жизнь, свободную от националистических перекосов.
Некрасов, возможно, не сразу, однако, увидел: несмотря на закрут, пробиваются ростки истинной украинской культуры, поднимается поколение, отвергающее соучастие в официальной лжи, не желающее, чтобы его самого травили или натравливали на других.
Становилось очевидным: аресты в Львове и Киеве, московский процесс Синявского и Даниэля — звенья единой цепи удушения культуры, высвобождающейся мысли. Но и противостояние будет нарастать.
В том же шестьдесят шестом году, 29 сентября, Виктор Некрасов вместе с толпами киевлян отмечал, вопреки воле властей, 25-летнюю годовщину трагедии в Бабьем Яру.
Именно здесь отцы города планировали создание спортивно-увеселительной зоны.
Не такими уж они были первопроходцами, эти отцы города.
Сообщения из газеты «Русское слово» за 1914 год.
«Одесса, 20 февраля. Лекционному комитету запрещено чтение лекций «Шевченко и его творчество».
«Киев, 26 февраля.«Союз русского народа» с Голубевым во главе спустился на Подол и с криками «Бей жидов!» стал разбивать палками и камнями витрины еврейских магазинов на Александровской улице».
«Киев, 27 февраля. На Владимирской улице появилась группа студентов-«союзников», окруженных бандой мальчишек-оборванцев. Один из студентов бросил на землю портрет Шевченко и начал топтать ногами, потом прикрепили портрет к экипажу и стали бить портрет. Возмущенные очевидцы позвали полицию. Но студент Голубев с группой оборванцев появились у городского театра и сожгли портрет Шевченко на глазах у толпы».
Сегодня Рух — едва ли не главная сила украинского возрождения — определил свое отношение к другим народам и нациям: русский на Украине должен себя чувствовать лучше, чем в Москве, Ленинграде или Нью-Йорке, еврей — не хуже, чем в Москве или Тель-Авиве, Нью-Йорке, поляк — лучше, чем в Варшаве или Чикаго. И только тогда украинцы имеют право дома себя чувствовать не хуже, чем в США или Канаде.
- Пропаганда, — говорят руховцам.
- Идеализм,— уточняют они, добавляя: — Русские на Украине не ущемлены, «Память» не привилась.
Все это так. По крайней мере было так. Пока не зацвели цветочки. Осенью 1993 года львовская газета внесла ясность:
«Все знают, что каждый украинец на три головы выше любой другой национальности, но мы должны добиваться, чтобы быть выше на десять голов».
Когда доходит до «выше на три головы» (или десять), любая национальная идея вырастает в угрозу ближним и дальним соседям, одновременно уподобляется бумерангу, что, возвращаясь, приносит неотвратимую беду своему народу.
Виктор Некрасов не был каким-либо «фобом» или «филом». Но был нормальным русским писателем, все отчетливее сознававшим: любая национальная дискриминация к добру не ведет. Если понимать под добром подлинную демократию, то приходится помнить: начинается она с преимущественного уважения к национальному меньшинству. На Украине, например, к русским.
Январь 1972 года. На Украине новая вакханалия обысков и арестов. Многочасовой шмон у В. Некрасова. Его давно держали на прицеле. Дружил с украинскими диссидентами и русскими, выступал в защиту преследуемых безотносительно к их национальной принадлежности. Все настойчивее вникал в оуновское движение.
Степана Бандеру убили как человека, символизировавшего идею украинской национальной революции. (В марте 1950 года погиб руководитель УПА Роман Шухевич.) УПА уже не существовала, не только уцелевшие кадры, но и резерв, возможные союзники томились за колючей проволокой лагерей.
Громогласно отвергая индивидуальный террор, противопоставляя его массовому как вполне оправданному, большевизм, ничуть им не пренебрегал, ведя бесконечные необъявленные войны.
Михаил Григорьевич Зайцев был призван в действующую армию девятнадцатилетним юношей и зачислен в 9-ю бригаду 4-го воздушно-десантного корпуса. В феврале 1942 года корпус десантировался в глубокий тыл крупной вражеской группировки, действовавшей на Смоленщине. Пять месяцев сражались десантники во вражеском тылу, затем с тяжелыми боями прорвались на Большую землю. Этим событиям и посвятил автор свои взволнованные воспоминания.
Вадим Германович Рихтер родился в 1924 году в Костроме. Трудовую деятельность начал в 1941 году в Ярэнерго, электриком. К началу войны Вадиму было всего 17 лет и он, как большинство молодежи тех лет рвался воевать и особенно хотел попасть в ряды партизан. Летом 1942 года его мечта осуществилась. Его вызвали в военкомат и направили на обучение в группе подготовки радистов. После обучения всех направили в Москву, в «Отдельную бригаду особого назначения». «Бригада эта была необычной - написал позднее в своей книге Вадим Германович, - в этой бригаде формировались десантные группы для засылки в тыл противника.
Роман Алексея Федорова (1901–1989) «Подпольный ОБКОМ действует» рассказывает о партизанском движении на Черниговщине в годы Великой Отечественной войны.
Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.
Двенадцати годам фашизма в Германии посвящены тысячи книг. Есть книги о беспримерных героях и чудовищных негодяях, литература воскресила образы убийц и убитых, отважных подпольщиков и трусливых, слепых обывателей. «Звучащий след» Вальтера Горриша — повесть о нравственном прозрении человека. Лев Гинзбург.
Книга «Отель „Парк“», вышедшая в Югославии в 1958 году, повествует о героическом подвиге представителя югославской молодежи, самоотверженно боровшейся против немецких оккупантов за свободу своего народа.