Необъявленная война - [35]
А где-то совсем рядом, глубже этого полуподвала, составляли яды, вели дьявольские исследования, в корчах умирали люди.
Могли ли сюда дойти звуки рояля?
Помню этот переулок, аккуратные сугробы вдоль мостовой, желтый песок на тротуарах. Интеллигентные московские старички направлялись в диетическую столовую неподалеку.
Столовая, кажется, открылась в середине 30-х годов.
Микоян побывал в Америке и принялся американизировать советский общепит. Побольше закусочных, столовых. Горячие сосиски на каждом шагу, «московские булочки» (разрезанная булочка с котлетой внутри).
Не надо думать, будто Анастас Иванович Микоян был аполитичным хозяйственником. Будто интересовался лишь американским опытом производства «хот дог».
«СОВ. СЕКРЕТНО
Народный комиссариат внутренних дел Союза ССР
Шифровка вх. № 33537
...Для действительной очистки Армении просим разрешить дополнительно расстрелять 700 человек из дашнаков и прочих антисоветских элементов. Разрешение, данное на 500 человек первой категории, уже исчерпывается.
Микоян, Маленков, Литвин».
Первая категория — это расстрел.
Район Лубянки я помню с детства. Родился на Мясницкой, в Кривоколенном переулке. Воскресеньями с отцом гулял по Кузнецкому, Неглинной, Рождественке, по Варсонофьевскому переулку, Большому Кисельному.
На войне бывало так: плетешься ночью в полусне и придумываешь себе московские маршруты. Спускаюсь по Петровке, у аптеки сворачиваю на Рахмановский, с Неглинной на Рождественку, через Варсонофьевский на улицу Дзержинского...
Сейчас меня, москвича в третьем поколении, не тянет на эти улицы. Чужой город, отданный во власть шпане, спекулянтам и проходимцам. Кара за преступления, творимые на земле и в подземельях? За невольное соучастие в необъявленных войнах?
Не в том ли особенность этих войн, что ведутся они при молчаливом согласии не склонного задумываться народа?
Да, цензура, глухие ворота, катакомбы и т. д. и т. п. Вне вечной совсекретности серым кардиналам — стратегам, полководцам, и мелкой шушере — исполнителям делать нечего. Но тайна, незнание, на руку и безмолвствующему большинству. Она обеспечивает подобие душевного комфорта, позволяяя задним числом изумляться, «не верить глазам своим», отбрасывать убийственные факты.
Не нами ли подтверждается правило: тайна (в том числе и необъявленной войны) всего прочнее сохраняется теми, кто в нее не посвящен и, как черт ладана, ее сторонится?
Мы настолько привыкли к политическим убийствам, что не всегда верим в естественную смерть. Едва Андрей Вышинский отдал концы, поползли слухи о самоубийстве, возможно — убийстве. Послепутчевские самоубийства крупных цековских чиновников, близкого им маршала вызывают у многих сомнение.
В этом смысле Польша — показательная страна. Таинственные умерщвления с политической подоплекой тут вошли в обыкновение. Некоторые из них связывались с оуновским подпольем, затянувшейся необъявленной войной.
Когда я собирал материал о генерале Сверчевском, сведущие люди, многозначительно понижая голос, вопрошали, что я думаю о таинственной гибели генерала в Бещадах.
Я уклонялся от ответа. Не по причине скрытности — не знал, что думать. Однако знал нечто, не подлежащее огласке. Не ахти какие секреты, но вещи, о которых по тем временам не полагалось говорить и, конечно, писать. Подобно всякому советскому автору и я привык к усеченной правде. Далеко не во все надо посвящать читателя.
Да не покажется странным, но именно такая привычка помогла мне находить точки соприкосновения с человеком совсем другой судьбы — Каролем Сверчевским. Вот уж кого отличали скрытность, двойной стандарт! Только не от природы, а по крутой необходимости.
Вопреки распространенной версии, он отправился в Испанию не как посланец Коминтерна, к которому был причастен, но как осведомленный работник Главного разведупра. Вплоть до последних своих дней ему нередко приходилось выступать едину в двух лицах. Будучи вице-министром национальной обороны Польши, числился советским генералом, направленным в спецкомандировку.
Сверчевский сам избрал свой жребий, надеясь приносить пользу. Так, как он эту пользу понимал. Пусть страна, куда его, варшавского токаря, занесла судьба, страна, которую он преданно любил, тоскуя, однако, по своей Польше, не падет жертвой военного нашествия.
Он жалел разноплеменное коминтерновское братство, парней и девушек, слетевшихся со всего света в столицу мирового пролетариата, жалел — и упорно, методично готовил из них советскую агентуру, лазутчиков, для которых приказ Центра выше любых нравственных норм.
Он был среди немногих трезво оценивающих военную ситуацию в Испании, не верил ни в политическую трескотню, ни в достоверность информации, идущей в Москву, ни в мудрость распоряжений Кремля. Не веря в чудеса, с холодной истовостью стремился добиться чуда, командуя сперва интербригадой, потом — испанской дивизией. Единственный советский кадровый офицер, удостоившийся такого поста, небывалой славы. «Таинственной силой Коминтерна» нарекла генерала Вальтера английская газета.
В романе «По ком звонит колокол» Хемингуэй вывел его под именем генерала Гольца и снабдил биографией, правдоподобной в той мере, какую в общем-то определил сам Вальтер, устанавливая степень доверительности в приятельских отношениях со знаменитым писателем.
Михаил Григорьевич Зайцев был призван в действующую армию девятнадцатилетним юношей и зачислен в 9-ю бригаду 4-го воздушно-десантного корпуса. В феврале 1942 года корпус десантировался в глубокий тыл крупной вражеской группировки, действовавшей на Смоленщине. Пять месяцев сражались десантники во вражеском тылу, затем с тяжелыми боями прорвались на Большую землю. Этим событиям и посвятил автор свои взволнованные воспоминания.
Вадим Германович Рихтер родился в 1924 году в Костроме. Трудовую деятельность начал в 1941 году в Ярэнерго, электриком. К началу войны Вадиму было всего 17 лет и он, как большинство молодежи тех лет рвался воевать и особенно хотел попасть в ряды партизан. Летом 1942 года его мечта осуществилась. Его вызвали в военкомат и направили на обучение в группе подготовки радистов. После обучения всех направили в Москву, в «Отдельную бригаду особого назначения». «Бригада эта была необычной - написал позднее в своей книге Вадим Германович, - в этой бригаде формировались десантные группы для засылки в тыл противника.
Роман Алексея Федорова (1901–1989) «Подпольный ОБКОМ действует» рассказывает о партизанском движении на Черниговщине в годы Великой Отечественной войны.
Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.
Двенадцати годам фашизма в Германии посвящены тысячи книг. Есть книги о беспримерных героях и чудовищных негодяях, литература воскресила образы убийц и убитых, отважных подпольщиков и трусливых, слепых обывателей. «Звучащий след» Вальтера Горриша — повесть о нравственном прозрении человека. Лев Гинзбург.
Книга «Отель „Парк“», вышедшая в Югославии в 1958 году, повествует о героическом подвиге представителя югославской молодежи, самоотверженно боровшейся против немецких оккупантов за свободу своего народа.