Необъявленная война - [34]

Тридцатилетний уроженец Львовщины Богдан Сташинский, убивший в Мюнхене 15 июля 1959 года Степана Бандеру, настолько ловко выполнил приказ, что западногерманские криминалисты, обнаружив в крови покой­ного цианистый калий, склонялись к версии самоубийства.

Сподвижники Бандеры стояли на своем — террористический акт. Но их правота подтвердилась лишь в 1961 году, когда Сташинский вместе с женой, немкой Ингой Поль, бежал в Западный Берлин и отдал себя в руки правосудия. Не скупясь на детали, он рассказал, как готовилось и осущест­влялось покушение.

Вечером 14 июля 1959 года самолетом прилетел в Мюнхен, имея при себе все необходимое для мокрого дела: оружие, ампулы, ключи от подъез­да дома, где жил Бандера, десять таблеток.

Утром следующего дня Сташинский выследил синий «Опель-капитан» Степана Бандеры. Проглотил таблетку, приводящую душевное состояние в соответствие с боевой задачей. И отправился к месту, где предстояло ее решать. По пути он незаметно снял ударник с предохранителя, снова завер­нул оружие в газету.

Проникнув в подъезд дома № 7 по улице Крайтмара (пригодились за­годя изготовленные ключи), дождался на лестнице, пока Степан Бандера замешкается в дверях, крутя ключ.

- Не работает? — спросил Сташинский.

- Уже все в порядке.

То были последние слова Степана Бандеры. Его свалили два выстрела ампулами со смертельным ядом.

Сташинский запер за собой дверь и скрылся.

По его словам, протрезвление наступило, когда он увидел кинохронику о похоронах своей жертвы. Но шло оно медленно и, возможно, ни к чему бы не привело. Если б не Инга Поль.

Разведчику, коли это не предусмотрено заданием, не полагается же­ниться на иностранке. («Связь с заграницей»,— сказал бы майор Спицын Филипп Тимофеевич.) А Сташинский, вопреки воле людей, распоряжающих­ся его судьбой, женился на немке, и она открывала ему глаза на происходя­щее, на его роль.

Нежелательный брак подорвал доверие к убийце-разведчику, неизбеж­но посвященному во многие тайны. Лишившийся доверия разведчик риску­ет головой.

Этому риску Сташинский предпочел явку с повинной.

В 1965 году Данила Чайковский издал в Мюнхене сборник документов «Московский убийца Бандеры перед судом». Радио и «тамиздат» донесли материалы до Львова, в чем я не сомневался после ночного разговора в Ко­марове с голубоглазым художником, до Киева, о чем я узнал от Виктора Некрасова, до Москвы — сам их читал.

По стране, по Москве, по миру расползаются сведения о ничем вроде бы не примечательном уголке в центре столицы. Варсонофьевский переу­лок упоминается во многих статьях, в сенсационно-разоблачительных кни­гах. Нежелание им верить рождало надежду на благородно-негодующее оп­ровержение. Но шли месяцы, годы, всплывали новые подробности, а опро­вержение не следовало. И вряд ли когда-нибудь последует. Зловещий седь­мой фонд госбезопасности, несмотря на громогласные воззвания («Седьмой фонд КГБ — под контроль ООН») практически недоступен для исследова­телей. Лишь косвенные сведения о нем проникают в печать. То развяжется язык у водителя грузовика, когда-то возившего трупы расстрелянных, то перебежчик припомнит детали. Картина обретает относительную определен­ность, и, восстанавливая ее по крупицам, я не претендую на роль первоот­крывателя.

Что же сотворили с Москвой, если, идя от Сретенских ворот к Лубян­ке, замедляешь шаг, озираешься по сторонам, с недоверием смотришь на давно знакомые здания и на те, что понастроены в последующие годы! Ты идешь по тротуару, скрывающему подземный лабиринт.

О секретной лаборатории МВД/КГБ, где изготавливались миниатюр­ные пистолеты с глушителем, стрелявшие пулями, отравленными циани­стым калием, рассказывает Олег Гордиевский — советский резидент, дра­панувший на Запад. Из молчуна он превратился в словоохотливого автора и вместе с английским историком Кристофером Эндрю, специалистом по секретным службам, выпустил объемистый том «КГБ. История внешнеполи­тических операций от Ленина до Горбачева». В сугубо секретной лаборато­рии разрабатывались также высокотоксичные яды. Один из них (рицин) наполнял микроскопическую ампулу, которая вставляется в наконечник зон­тика. Мимолетный укол зонтиком — и конец...

Судя по различным публикациям, потаенная жизнь специально обору­дованного бункера началась в 30-е годы. Подвал одного из домов Варсо­нофьевского переулка подземным переходом соединили с Лубянкой, с внут­ренней тюрьмой. Подсудимого доставляли в низкую комнату, где его ждала смертельная пуля. Позже в соседнем подвале оборудовали лабораторию, вед­шую свою историю от чемоданчика, в котором Ягода хранил различные яды. Ягоду пустили в расход, а лаборатория, возглавляемая профессором медицины, развернула научную и практическую деятельность.

Муки после укола, сделанного человеку — подопытному кролику, — предмет исследовательского наблюдения. Каковы они, сколько длятся, ког­да наступит смерть...

Уколом можно вызвать и сердечную недостаточность. Она будет зна­читься в эпикризе, и, если наступит час реабилитации, родственникам скорб­но сообщат: «Сердце не выдержало, бывает...»

В этом переулке, в полуподвальном этаже дома по четной стороне жил мой ифлийский приятель. Его мать была пианисткой. Она садилась к роялю, откидывая голову с тяжелым пучком волос...