Необъявленная война - [36]

Различие жизненных путей не помешало автору и герою совпасть в главном: и для того, и для другого Испания — звездный час.

Но это, как и еще многое, выяснится с годами. Выяснится, впрочем, далеко не все. Хемингуэю, вероятно, так и не придет в голову, что добро­волец из Франции, сопровождавший его в горах Испании, не скрывая сво­его польского происхождения, скрывал, однако, свою причастность к со­ветской разведке. По ее заданию, он «пас» здесь американского писателя...

Сверчевский был убит под Болигрудом 28 марта 1947 года в стычке с бандеровцами, и это открывало безграничные просторы для всевозмож­ных домыслов, предположений, версий.

В варшавских архивах я изучал данные баллистической экспертизы, различные материалы о гибели вице-министра обороны. Хотел повидаться с полковником в отставке, теперь видным журналистом и редактором Гер­хардом — участником стычки в Бещадах. (Его 34-й полк стоял неподалеку.)

Но Герхард куда-то отбыл по своим журналистским делам. Снова при­ехав в Варшаву, я стал свидетелем следственного эксперимента, проводи­мого у оцепленного полицией дома, где недавно средь белого дня был убит полковник в отставке Герхард...

Районы южной и юго-восточной Польши — здесь проходила последняя инспекционная поездка генерала Сверчевского — не из спокойных. Лесис­тые склоны Бещад давали укрытие аковским отрядам и оуновским. Осо­бенно тугой узел завязывался под Саноком: польская националистическая группировка вступила в контакт с украинской. Бывший начальник местного управления госбезопасности, «беспеки», Жубрит, бежав в лес, возглавил отряд «Пылающее сердце Божьей матери» и установил связь с бандеров­цами.

Генерал, командовавший бригадой в Испании, советской дивизией в начале Великой Отечественной войны и армией Войска Польского в конце, во многом уже изверившийся, до последнего часа оставался неуступчив в одном — нет ничего опаснее национальной розни. В регионе, где орудовали оуновские сотни, он опасался вспышек ненависти к украинцам, не уставал вспоминать имена украинцев, геройски сражавшихся в рядах Войска Поль­ского и в интербригадах за Пиренеями.

Подобно многим благородным идеям интернационализм делает став­ку на способность человека идти против течения, не поддаваться заманчи­вому делению людей по цвету кожи, волос, форме носа и т. д. Все-таки свой цвет, свою форму носа хочется принимать за наилучшие, совершен­ные.

Даже в интербригадах далеко не все совпадало с идиллическими меч­тами. Генерал Вальтер гневно сообщал Центру о «националистической грызне в некоторых бригадах...»

Отдавшись возрождению послевоенной Польши, строительству ее во­оруженных сил, он не отрекался от России, яростно восставал против антиукраинских настроений, отвергал обвинения, огульно предъявляемые немцам как нации, и самыми верными своими друзьями неизменно считал домбровчаков — польских ветеранов Испанской войны.

Его интернационализм последних лет опять отдает наивностью, чтобы не сказать беспомощностью. Однако именно в нем он, встревоженный тво­рившимся вокруг, искал прибежище.

Но, может быть, после всех испытаний, разочарований, кровопроли­тий люди обречены к нему вернуться? Пусть и назвав как-то по другому...

Сверчевский оглядывался назад. Октябрьская революция не принесла трудовой России вожделенных плодов. Зато рабочий класс Запада полу­чил немалый выигрыш. Выходит, жертвы были не вовсе напрасны, чело­веческая солидарность чего-то стоит. Даже когда пролетарии всех стран не спешат соединяться.

Зыбкие это были убеждения. Но других он не находил.

Оуновская сотня «Гриня», поднявшись на рассвете 27 марта, совер­шала целенаправленный марш-бросок к месту, самой природой уготован­ному для укрытий, засад. Откуда ей было знать, что завтра рано утром вице-министр, пренебрегая уговорами охраны, изменит маршрут, выберет неразведанную дорогу, воспылав желанием посетить небольшой, затерян­ный в горах гарнизон?

Но далеко не всех скептиков убеждали эти аргументы. Телефонные разговоры о маршруте велись открытым текстом. Где гарантия, что их не подслушивали?

И все же большинство фактов подтверждало официальную версию: Сверчевский — жертва политического убийства, не запланированного, од­нако, специально против него. Не хватало нескольких процентов для пол­ной уверенности: версия безусловна, безупречна.

Но тут в какой уже раз начинается зона, над которой опущена завеса секретности.

Никому почти не было известно, что незадолго до инспекционной по­ездки Сверчевского вызвали в Москву, к товарищу Сталину. В ночной кремлевской беседе участвовал и Берия. Беседа была, так сказать, по его ведомству. Вице-министру обороны Польши предлагался пост министра общественной безопасности. На столь лестное предложение он ответил: «Я всю жизнь был солдатом, но никогда не был жандармом».

Всю жизнь быть солдатом и ответить «нет» генералиссимусу!..

Товарищ Сталин отдал должное афористичности отказа, но советовал не спешить, снова объяснил сложность внутреннего положения Польши и т. д.

Как вообще смотрел товарищ Сталин на отказы, ответить трудно. Вряд ли с ними часто сталкивался. На сей раз он недовольства не выказал и с миром отпустил вице-министра в Варшаву.