Необходимей сердца - [43]

И тут же вслед за унижением вспоминалось счастливое чувство поглощенности карточной игрой, когда созревший юношеский азарт выходит со всей своей мгновенной яркой радостью, превращаясь в вожделение. Его так явственно пронзило это вспыхнувшее чувство, что в подушечках пальцев он почувствовал обшарпанные рубашки карт. И чем сильнее было вожделение, тем глубже было вновь прихлынувшее чувство унизительной зависимости, миновавшей так давно и мстительно ждавшей своей минуты.

Он вновь взглянул на забытого Серова, и ужас, что того буравят похожие воспоминания, заставил его передернуться. Андрей мучительно искал в чертах бывшего одноклассника хоть слабый намек на то, что Серов все забыл, но каждая черточка лица, каждый мимолетный жест говорили Андрею, что Серов все помнит.

Автобус снова тряхнуло, Андрей переместился влево, потерял равновесие и случайно задел соседку.

— Вы на мне лежите, дядя, — нагло заявила накрашенная дева, у которой он не решился спросить про остановку.

— Вы себе льстите, — зло ответил Андрей.

Сосед его одобрил:

— Крой молодняк, а то совсем распустились. У меня вчера четверо рубль попросили, так дал, голова-то дороже.

— Попался бы ты мне вечером, когда я с компанией, посмотрела бы я на тебя, какой ты остроумный.

— Тоже правильно, — занял соглашательскую позицию сосед.

Андрей инстинктивно повернул голову, как бы обращаясь к Серову за помощью, но не увидел его.

В автобусе началось передвижение. Голос водителя объявил остановку.

— Во, разродился, — прокомментировал комодообразный сосед.

— Вы выходите? — спросили у Андрея.

— Выхожу, — неожиданно для себя ответил он, хотя ему нужно было проехать дальше. Но он не мог вытерпеть это расстояние, зная, что рядом Серов, разбудивший постыдное воспоминание. Верилось, что как только он покинет этот автобус, ему станет спокойно.

Андрей сошел одним из последних и на остановке увидел Серова. Они одновременно устыдились и одновременно отвернулись друг от друга.

Андрей пошел по направлению к магазину, где купил колбасы и масла. Покупки он производил очень медленно. На всякий случай добрался до дома пешком.

Хотелось разрядить накопленную злость.

— Ну, как сегодня на работе? — спросила Ольга, открывая дверь.

Андрей критически осмотрел ее. Жена вопросительно замерла, глядя обиженно. Но и прическа, и цвет платья, и — главное — выражение радости, что он пришел, — все удовлетворило его.

Ее ласковая фигура, такой домашний фартук, который он подарил ей недавно, вмиг развеяли неприятное воспоминание о картах, и уже через десять минут, аккуратно вымыв руки польским мылом так, что ни капли не упало на американскую рубашку, он сидел в уютной кухне и жадно ел вкусно приготовленное мясо с гарниром из картофеля и помидоров. Галстука он за ужином никогда не снимал.

— Ты все-таки не раздумал ехать завтра на дачу? — с затаенной надеждой спросила Ольга.

— Нет, не раздумал, — спокойно ответил Андрей, подавляя поднявшееся раздражение.

«Так и язву заработаешь, если на каждый пустяк будешь реагировать, — успокаивал он себя. — А больной кому я буду нужен?»

И он посмотрел на жену, прикидывая, бросит ли она его, если он серьезно заболеет.

Ему понравилось, что она смутилась под его взглядом, и он улыбнулся ей, вызывая ответную улыбку. Андрей заставил себя положить нож и погладить руку жены. Ее тонкая кожа взволновала его, и Ольга, как бы благодаря за эту взволнованность, прижалась к его плечу, и ему было радостно, что она любит его. Но примешивалось чувство неудовлетворенности, только после ужина он понял, чем оно объяснялось: завтра Ольга заговорит о нежелании ехать на ненавистную ей дачу его родителей.

* * *

…А утро выдалось яркое, свежее и какое-то просторное.

Андрей и Ольга шли по улице быстрым шагом, как люди, желающие быстрей избавиться от чего-то неприятного.

Походка мужа объяснялась тем, что у жены не было желания ехать с ним на дачу к его родителям. Он хорошо чувствовал настроение своей жены, и оно мешало его спокойствию.

Торопливые шаги Ольги объяснялись тем, что движение разряжало накопившееся в ней раздражение, возникшее оттого, что она вынуждена была подчиниться мужу. Раздражение это было громоздким — против себя и против супруга. Ехать не хочется, но она все-таки едет, и мать Андрея снова будет унижать ее, а она будет молчаливо терпеть это унижение, потому что Ирина Сергеевна подавляла ее безапелляционностью суждений. Против Андрея у нее было раздражение потому, что он, не жалея ее, вез к своей матери, хотя знал, как они относятся друг к другу. Ей казалось теперь, что если бы не эта маленькая поездка, то в своей квартирке, где она была полной хозяйкой, она была бы счастлива, сосредоточившись на мыслях о будущем ребенке. Мысль, что в своем настроении виновата лишь она одна, не приходила ей в голову. Глядя на тщательно выбритое лицо супруга, она подумала, что по субботам он для нее не выбривался столь чисто, как для встречи с матерью.

Чувствуя ее длительный взгляд, Андрей думал, что Ольге приятно смотреть на его лицо, и для него эта мысль была естественной. Красота жены вызывала восхищение друзей, и красота эта всецело и безраздельно принадлежала ему, и любовь ее как бы утверждала его право ставить себя выше других. Улыбка Ольги как бы озонировала воздух и вызывала желание улыбнуться в ответ.