Необходимей сердца - [39]

Матвею показалось, что от нее пахнет спиртным. Ее голос был знаком.

Пришла продавщица и, отрицательно покачав головой, вернула женщине сверток. Женщина сразу поникла, обреченно взяла ношу и быстро направилась к двери. Продавщица проводила ее осуждающим взглядом и посмотрела на Матвея. Тот попросил взвесить морковь. И пока она взвешивала, Матвей видел в окно — женщину поджидали два алкаша. Они вопросительно поглядели на нее, но она резко махнула свободной рукой. Один из них взял у нее сверток, и мужчины ушли, а она осталась стоять, понуро смотря им вслед. Вот обернулась, и Матвей узнал Настю Арбатову — когда-то они вместе учились в школе.

Мужик со свертком оглянулся, кивнул ей и пошел дальше, а она, обрадованная этим кивком, быстро догнала их.

Проследив за взглядом Матвея, продавщица пояснила:

— Кофту приходила продавать и просила за нее двадцатку. Можно было бы купить, да больно уж грязная была, — и она пренебрежительно поморщила нос.

— Наверно, нигде не работает, — сказал мужчина.

— Наверно, — согласилась словоохотливая продавщица. — В последний месяц я ее часто вижу тут с мужчинами.

— Я бы всех, кто не работает, ссылал бы и там заставлял бы в три смены работать. Не хочешь жить как человек, пьешь — работай от зари до зари. А то придумали для пьяниц профилактории разные, а труд — он враз ото всего вылечит.

— Это точно, — согласилась продавщица.

Матвей посмотрел на ее усталое лицо и молча вышел.

Матвей шел и вспоминал Настю, она неплохо училась, у нее были хорошие родители, что-то было у него связано с Настей, но что — он не мог никак вспомнить.

Снова пошел снег, но он показался не белым, а серым.

Матвей пришел домой, отдал матери покупки и плотно закрыл дверь в свою комнату. Ему не хотелось ни с кем разговаривать. Неясное воспоминание мучило его, он ходил по комнате, перебирал книги, стоял у окна, смотрел на серый падавший снег.

Воспоминание все не оформлялось ни в зрительный, ни в слуховой образ.

— Матвей, почисти картошку, — громко позвала мать.

Он зашел в кухню и занялся делом. Землянистые очистки сползали в ведро, и нездоровая белизна картошки мучила глаза.

— Матвей, как чистишь? — покачала мать головой и укоризненно глянула на Матвея: в картофелине было множество точек.

Он машинально вынул ее из кастрюли, и тут же его рука на миг остановилась в воздухе. Он вспомнил наконец то, что мучило его неопределенностью.

В восьмом классе он танцевал с Настей Арбатовой первый вальс, и его рука до сих пор помнила ее жгучую руку.

* * *

Когда идет снег, то появляется уверенность, что станешь лучше, что главное — впереди, а прошлое — только прелюдия к настоящей жизни. И такое родство Матвей чувствовал со снегом, будто и сам был когда-то снежинкой. На снег можно смотреть долго-долго, в медленном, гипнотизирующем движении снежной реки — доказательство, что мир прекрасен. Снег раздвигает пространство. Он всегда идет как в первый раз. Белая река дарит покой, и появляется такое чувство, что уже ничего более важного и всепоглощающего не увидишь под этим небом. И казалось, что этот вот снег был уже в другой жизни, и ты хорошо помнишь его. И в той прежней жизни был счастлив недосягаемым счастьем.

Ни один ученый, художник, поэт не создали ничего более диковинного, чем снежинка, от которой шел равномерный живой свет, освещающий грустную землю. И казалось, вовсе не люди, а снег один только знает, зачем живут и плачут люди, и жалеет их всею огромной душой. Прекрасное нельзя понять, ему можно только поклоняться — знание прекрасного отнимает тот беспредельный восторг перед ним, который называется счастьем. Зачем обманываем мы друг друга? Почему так мало в нас добра, света, нежности, постоянной жажды сделать добро незнакомому человеку?

Все горше шел густой снег, осыпая землю слой за слоем. Снега было так много, будто он хотел укрыть землю навсегда.

Только небо и звезды

Говорят, что понедельник самый трудный день недели. Это неверно. Самый трудный — пятница, о нем так много думаешь, так хочется, чтобы он скорее пришел, что от этого ожидания он словно отодвигается. И только в конце его, этого последнего рабочего дня, появляется ощущение праздника, ручей времени, ограниченный близкими берегами двух свободных дней, вдруг представляется рекой. Кажется, что в выходные можно успеть сделать все, что захочешь и что не успел в те пять, что уже за спиной.

Андрей не в пример другим любил пятницу больше, чем выходные: впереди его ждала двухдневная радость неразлучного существования с любимой женой, и он думал об этих днях как об интересных и счастливых.

Состояние это было близким к состоянию влюбленности. Но примешивались к этим приятным мыслям и мысли неприятные — надо сходить в прачечную, в магазин, а он патологически не любил очередей и заставлял себя думать о выходных так, словно все семейно-трудовые повинности выполнены им.

Иногда к Андрею приходила мысль, что живет он не так, как ему следует жить, что нет в нем черемуховой свежести мыслей и чувств, что он устал непонятно отчего и нелегко это скрывать ото всех, что серьезная музыка и серьезные книги навевают скуку и нужно жить по-другому, так, чтобы и работа, и семья, и книги классиков, и классическая музыка доставляли радость. Он жил той жизнью, какой живут многие люди, лишь смутно догадываясь, что жизнь эта самая обыкновенная. Он был убежден, что именно так и должны жить люди, и убежденность эту ему дарило то, что окружающие его люди жили так же.