Необходимей сердца - [24]

«Жаль, что нельзя превратиться в корову», — подумал Матвей. А вслух сказал:

— Как же я могу сухое сено есть? Запить нужно.

Ему налили в чашку остатки воды из чайника.

— Нет, этого мало. Вам, таким маленьким, в детском саду дают в обед целую кружку, а для меня это глоток.

Самые любопытные заглянули в кружку, где воды было совсем мало, и убедились, что Матвей прав.

— Да, мало ему водички-то, — пожалел кто-то.

Ребята сами и придумали выход:

— Мы тебе после обеда компот принесем. Можно, Ольга Петровна?

— Можно. Я и свой компот отдам. Нужно, чтобы Матвею было вкусней.

— Спасибо, — растроганно ответил Матвей.

— Уж постараемся, чтобы ты не голодал. Правда, ребята?

— Правда, — дружно ответили ей.

Матвей ушел к своему отряду, а дети еще долго спорили: сможет он съесть маленький стог с компотом или нет.

* * *

На следующую встречу Ольга опаздывала. Матвей откликался на все звуки. Дом сливался с темнотой, светлые окна словно бы висели в воздухе. Он долго не смотрел на часы и, когда глянул на еле заметно светящийся циферблат, увидел, что ждет уже пятьдесят минут. Маленькая стрелка упорно подползала к цифре двенадцать, тянула за собой большую. Уйти — значило остаться один на один с мыслью: почему не пришла Ольга? Ждать было легче. Возможность, что она придет, уменьшалась с каждым мгновеньем и могла уменьшаться сколь угодно долго, но она никогда не могла уменьшиться совсем, до нуля, и поэтому он не мог уйти.

Ольга пришла в двадцать минут второго. Она была легкой, как грибной дождь. В глаза сразу бросилось ее хорошее настроение. Она обняла Матвея и прижала к себе его голову. Ее волосы были мокрыми, и он вдыхал нежную свежесть и чувствовал под верхней губой, как бьется пульсик на ее шее. Ему показалось, что от нее пахнет вином. Чуть-чуть.

— Ты пила? — удивился он.

— Совсем немного. Девчонки угостили, у Инны день рожденья.

— А, — понимающе протянул он.

— Ты обиделся?

— Нет, — соврал он, не желая портить ей настроение.

— Принеси скамью, она под окнами. Только тихо, все уже засыпают. — Она зевнула. — Устала, жуть. Мы с девчонками в вашем бассейне сейчас купались.

Маленькая деревянная скамеечка была очень легкой. Сели.

— Как хорошо было, — продолжала она. — Купание для меня — лучшее удовольствие. Вода тепленькая, плывешь, плывешь, как будто спишь, не веришь, что на земле может быть так хорошо. А если плыть на спине — только звезды видишь. Одни только звезды. Если бы можно было плыть всю жизнь — я бы плыла. Я, наверное, родилась русалкой.

— Может быть.

— Хорошо как, — Ольга снова потянулась, хрустнула косточка. — Старею. — Она положила руку ему на плечо — Разве можно любить такую старую и вредную?

Она ждала ответа.

Мы часто спрашиваем не затем, чтобы узнать мнение другого человека, а затем лишь, чтобы убедиться, что он думает, как и мы.

Матвею не хотелось ничего говорить.

— Ну не сиди таким букой, — толкнула она плечом. — Ты ведь хочешь, чтобы мне было всегда хорошо?

— Хочу.

— Мне и было недавно хорошо. Очень хорошо. А ты думаешь, что мне может быть хорошо только с тобой. Это болезнь детства. Это пройдет. Все вы мужчины самонадеянны.

Он потерся лбом о ее волосы.

— Сколько натикало? — спросила она.

— Без двадцати два.

— Пора, Матвей. Ты не сможешь выспаться.

— Скажи, что ты сама хочешь спать.

— Матвей, я очень хочу спать, утром разбудишь. — Она. положила голову ему на плечо и деланно захрапела. Так продолжалось минуту. — Матвей, я устала.

«В самом деле, почему я ее держу?» — разозлился он на себя.

— До завтра? — спросил он.

Она поцеловала его в щеку быстрым поцелуем. Поднялась, а он продолжал сидеть.

— Не забудь поставить скамью на место, а то завтра все будут обсуждать: кто мог унести скамью в лес и для чего?

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Она мгновенно слилась с темнотой, словно сама была ею. Возвращаться ему не хотелось.

Он не мог вернуться таким погасшим. Он чувствовал себя униженным. Чем? Он не мог ответить, душевная пустота не отзывалась на его вопрос. Он сидел на скамье, глядя на Ольгино окно. Свет там потух очень быстро. Сейчас, в одиночестве, он чувствовал облегчение. Слова Ольги, наполнившие горячей болью слух, уходили.

Он слушал тишину ночи, и успокоенность нисходила к нему. Только одно окно светилось в доме, хрупкий куб света выдерживал давление темноты, и Матвею было приятно смотреть на своевольный свет, призывающий к себе взгляд из ночи.

Вдруг тишину вытеснил емкий звук, возникший вблизи. До него было очень тихо, и потому он показался громким. Одна из лагерных собак-приживал шла осторожно к нему. Она остановилась рядом с Матвеем, и так ему захотелось живого тепла, что он позвал:

— Иди сюда, глупая.

И когда собака подошла и потерлась о его ногу, он погладил ее теплую спину и понял, почему не хотел уходить после Ольги, — он не мог оставаться один, боялся этого. Может, жизнь — это побег от одиночества, зачастую неудачный?

Пес прижался к его ноге, и стало понятно по этому его жесту, что его обидели. Две обиды тянулись друг к другу. Глаза, смотревшие на Матвея, ясно говорили, что понимали его одиночество. Мудро смотрели на них звезды. Собака и человек исцеляли друг друга.