Необходимей сердца - [10]

Шрифт
Интервал

Люди жили в своем мире, а Настасья Ивановна в своем, и миры эти изредка имели точки соприкосновения. Она чувствовала, как почти отмерла часть ее души, не связанная с сыном. Дни ее становились все длиннее, а ночи все короче. И куда ни пойди — везде люди, у всех счастливые семейные заботы: кто в гости с сыном или дочерью торопится, кто за покупками, у родителей — дети рядом, у бабушек — внуки.

В утренней пустоте долго понуро бродила она по квартире, прислушиваясь к разным звукам.

Одиночество заставляло ее память работать много времени, и иногда память — оказываясь милостивой — открывала ей новые, хотя и бедные залежи воспоминаний. Счастливо расширялось ее съежившееся сердце. То она следила за тем, как маленькая фигурка сына косолапит в школу, то видела его читающим у стола, то играющим в футбол на школьном дворе. Столь далеко прячутся воспоминания в старости, что лишь власть материнской тоски может зачерпнуть их из глубокого колодца лет.

Самой крепкой связью с миром было 22-е число — в этот день приносили пенсию. Это был единственный день в месяце, когда Настасья Ивановна не ложилась после побудки — боялась проспать приход почтальона. Двадцать второго заводила будильник — вдруг все-таки стомит сон и не услышит дверного звонка: мысль эта холодила спину. Мать слушала радио, пропуская сквозь себя множество сведений, дожидаясь, пока объявят, сколько времени, и, осторожно поправив стрелки, завела будильник, маленькая кнопка на макушке часов приподнялась как сигнал, что часы поняли ее.

Мать успокоилась, но ужалила новая мысль: ну как заснет неожиданно и не проснется от трезвона будильника? И она уже с опаской поглядывала на пузатое время, и ей казалось, что часы тикают насмешливо громко. Прислушиваясь к ним, точно врач к больному сердцу, она признала, что секунды стучат равномерно, и погладила пальцем бок будильника — там, где сошла краска. Она сняла будильник с этажерки и поставила его на стол — как бы воздавая должное его сегодняшнему хозяйскому положению в доме. Мать смотрела на будильник как на человека, с которым много связано в жизни. Слушая дыхание часов, она представляла себе дверцу, которая каждый удар то открывается, то закрывается, и там, за ней, исчезает мгновение ее жизни. Из секунд складывались часы, из часов дни, из дней — месяцы.

На Новый год она ложилась рано — чтобы быстрее перебраться в январь: на год ближе к сыну. Самым любимым месяцем был для нее февраль — самый короткий. А там можно дожить и до весны.

Пенсию приносили после одиннадцати, и — лишь время к девяти, хорошо пусто в квартире — Настасья Ивановна растворяла дверь своей комнаты, дабы не пропустить долгожданную трель звонка, то и дело выходила на каждый шорох в подъезде; она ветром спешила в переднюю, распахивала дверь и натыкалась на тишину, а после ошибки долго не возвращалась в свою комнату, бродя по коридору и кухне, сожалея, что окна ее комнаты и кухни выходят в сторону, противоположную подъезду.

Она всегда угощала почтальоншу чаем, и сейчас на плите дожидался своего часа кипяток.

Остановившись, Настасья Ивановна сомневалась: а двадцать второе ли сегодня число, не обманулась ли? Но скоро успокоилась: двадцать второе. Устав караулить звонок, снова и снова выходила на лестничную площадку: не послышатся ли знакомые шаги.

Хоть и ждала звонка, а он все равно прозвенел как неожиданная радость. Несколько медленных вздохов спустя Настасья Ивановна отворила. И в уши ворвался знакомый торопливый голос:

— Здравствуй, баба Настя, я тебе пенсию принесла.

— Заходите, Татьяна Петровна, чайку со мной выпейте, — привычно, но искренне пригласила Настасья Ивановна.

Почтальонша быстро вытерла ноги об опрятный половичок перед дверью. Она жалела старуху и никогда не отказывалась от ее бедного чая.

— Только ненадолго, — предупредила она.

— А мы быстро, — успокоила ее Настасья Ивановна, — десяток минут, и все.

Войдя в комнату, Татьяна Петровна кивнула на календарь:

— Новогодье скоро.

— Скорей бы уж на другой годок перешагнуть.

— Перешагнем, — обнадежила почтальонша.

Легче стало от ее слов в груди Настасьи Ивановны, словно дышала она не застойным комнатным воздухом, — боясь простудиться, не открывала форточку, — а майским, полевым. Больше всего нашу веру в себя укрепляет мнение окружающих людей.

— Вам покрепче? — поинтересовалась Настасья Ивановна.

— Кофе нет? — спросила почтальонша.

— Кофе-то я отродясь не пила, — доверительно сказала мать, — от него, говорят, сердцу плохо.

— Тогда чайку покрепче.

Татьяна Петровна расположила свое массивное тело на шатком стуле, приметив по предыдущим приходам, что Настасья Ивановна поставила ей самый устойчивый.

Настасья Ивановна подвинула гостье конфеты и, зная, что у той трое детей, поинтересовалась:

— Как дочки?

— Старшая хорошо живет, — отвечала Татьяна Петровна, громко втягивая в себя горячий чай. — Муж покладистый, степенный, хоть и тридцати нет. Выпивает только в зарплату и по праздникам, ну и в воскресенье пива. Довольна я им. Совсем бы не пил — идеал мужчины, — сказала она, как бы споря с собой, — по лотерейному билету машину легче выиграть, чем идеал в мужья получить.


Еще от автора Александр Андреевич Трофимов
Сын башмачника. Андерсен

Г. X. Андерсен — самый известный в мире сказочник. О его трудной, но такой прекрасной жизни рассказывает в своей книге замечательный московский писатель, поэт, сказочник, эссеист, автор двадцати шести книг, лауреат многочисленных премий Александр Трофимов. «Сын башмачника» — единственный в России роман о жизни Андерсена, которому 2 апреля 2005 года исполнится 200 лет со дня рождения. Книга об Андерсене удостоена нескольких литературных премий.


Рекомендуем почитать
Кенар и вьюга

В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.