Ненависть - [92]

Они не спят всю ночь. Мыш лежит неподвижно, не шевелится и иногда кажется, что и не дышит. Воин лежит на спине довольно далеко от него. Даже не удалось поблагодарить за любовь — он вырвался раньше и не желает ничего слушать. Наместнику очень тяжело сейчас. Мыш отказал и то, что он сумел справиться с ним силой и получить, и доставить какое-то удовольствие — дела не меняет. Возможная причина отказа Мыша понятна — малыши рассказали, как над ними издевались, а, возможно, Черныш видел и гибель родителей. Но воин отлично понимает, что этот отказ в близости — попытка управлять им, попытка с помощью любви и зависимости повернуть его решения в то русло, которое продиктует ему тварь. Это недопустимо. Это унизительно и мерзко. Это так унизительно, что Наместник противен сам себе. Но пока Эйзе рядом — все это будет повторяться изо дня в день — отказы, насилие, раз за разом будет даваться слово, что Мыша не тронут без его желания. И снова — ложь, которая будет опровергаться очередным насилием. И хотелось бы получить ответ на один вопрос — чего ты хочешь больше всего — ежедневного утоления похоти и мучительного желания без учета чувств другого существа или того, чтобы он просто жил, забыл о войне, смог принять тебя не как разведчик, а как просто любящий человек, или отвергнуть из-за того, что разлюбил, а не из-за того, что делит ложе со зверем из Империи, который мучит его соплеменников и его самого… Самый странный вопрос, который когда-либо задавал себе Наместник…

Эйзе думал о другом. Малыши рассказали, что произошло, как были убиты родители — они оба видели это, видели, как потом сожгли тела, но они говорили и о том, что Наместник вступился за них, накормил и искупал сам, не бил даже за самые злые выходки, хотя Черныш просто испытывал мстительное удовольствие, пытаясь вызвать гнев Цезариона своими бесшабашными проступками. Он не мог быть с Цезарионом после этого, просто не хотел и не мог. Но попытка отвергнуть его ни к чему не привела — несмотря на грубость и насилие, он даже сейчас позаботился о нем, дал хоть немного удовольствия даже при таком мучительном разладе. Он не причинил много боли и был интуитивно очень осторожен. И, самое главное — тело Мыша предало. Как бы он ни кричал, что не любит и не хочет — тело отвечало удовольствием на каждое прикосновение воина. Прикосновения рук рождали желание, тело содрогалось в ответ на дрожь тела возлюбленного. Как бы он ни кричал, что ненавидит, за этот месяц воин приучил его дрожать при каждом его прикосновении от желания, ждать нежности и любви, ждать удовольствия. Он стал зависим от человека, зависим абсолютно, связан с ним одной душой и одним общим в мгновения любви телом. Это невозможно, это унизительно, это недопустимо…

Они так и пролежали всю ночь рядом, не заговаривая друг с другом. Когда солнце начало вставать и в саду робко защебетали птицы, воин глухо сказал:

— Мыш, через три дня в Империю пойдет караван и поедут гонцы с мирным договором к Императору. Ты поедешь с ними. Альберик увезет тебя в мое имение и вернется. Ты останешься там. И будешь ждать моего возвращения. Я не хочу больше, чтобы ты воевал. Я не хочу, чтобы ты был здесь. Там безопасно и тепло.

Эйзе даже не повернул головы на голос воина. Ему было все равно, что тот говорит. Он принял свое решение.

Мало спали в эту ночь и Лис с Ярре. Лис совсем ослабел после ужина, Ярре уже привычно принес его в комнату, раздел, уложил на кровать. Это первые дни несчастный рыжий спал одетым — боялся Ярре, и боялся спать без него. Надо было, чтобы прошло несколько дней, чтобы Рыжик понял — сотник действительно не хочет его, отношения чисто покровительственные и дружеские, не более того. А замученному Рыжему ничего другого и не надо было. Он с удовольствием забыл бы про свои умения и последний год жизни. Если бы мог… Поэтому Ярре мог делать с ним что угодно, Лис не сопротивлялся, потому что он не делал самого страшного — не мучил. А сотник привык ложиться рядом, осторожно прижимать к себе теплого Лиса, зарываться в пушистые рыжие волосы. Трудно сказать, почему он год назад подобрал раненую Тварь и выхаживал его почти полгода, но ведь за это время ни разу не ударил, терпел все, правда, полностью приучить к себе так и не удалось — сбежал, но вот — вернулся. Лис долго не спал, ворочался, беспокоился, Ярре тихо успокаивающе шептал что-то.

— Сотник, Эйзе сейчас очень плохо. Больно и страшно, — в тишине слова Лиса прозвучали очень громко.

— Наместник любит его без памяти, не думаю, чтобы он сделал больно.

— Сделал. Я знаю…

Сотник немного знал о способностях Тварей чувствовать друг друга, поэтому только вздохнул. Знал бы ты, КАК может сделать больно Наместник. НАСКОЛЬКО больно. Да он смиряет себя каждое мгновение, чтобы не причинить боль любимому. Никогда не смирял, и его не могли смирить, а здесь — меньше месяца прошло, а он научился терпеть.

— Лис, сегодня мой последний день ареста в доме Господина. Завтра мне нужно будет вернуться к себе…

Настороженное молчание в ответ. И самому безумно страшно, но нужно спросить:

— Лис, пойдешь со мной?

Молчание. Потом почти неуловимый выдох: