Ненависть - [94]

Наместник одурело переспрашивает:

— Мыш?

— Ага, или Лиса затащи в свою постель, или еще кого — тебе же все равно… Тебе же все равно… Наплевать на все…

Неожиданно Ремигия начинает разбирать смех — он представил, как тянет на ложе упирающегося Лиса или какую-нибудь рыжую девку из борделя. И что потом скажет Мыш… А что скажет Альберик — просто страшно подумать. Мыш обиженно хрюкает носом, когда слышит смех воина.

— Мыш, родной, но мне никто, кроме тебя, не нужен, какая наложница, ты о чем?

— Та, что не будет спрашивать и будет всегда готова к любви…

— Мыш, да ты что говоришь-то? — голос у Наместника совсем растерянный — от невинного Мыша он такого просто не ожидал.

— Ага, то и говорююю… Пришел и бросился, как зверь… — голос Мыша дрожит, но уже от ярости.

— Мыш, я виноват… Правда, прости.

— Ага, простил уже… — снова обиженное похрюкивание.

Воин прижимает его к себе, целует соленые щеки, чуть сжимает зубами мочку уха. Мыш как-то странно вздыхает, потом сердито говорит:

— Опять набросишься? Только что же обещал…

Нежный ответ:

— Нет, возлюбленный, мне пора уже… Мир?

— Война, Наместник…

— Между нами — мир?

Тихий вздох:

— Между нами — перемирие… Временное…

— Ладно, пусть хотя бы так, — жадный поцелуй в губы, — ну все, больше не плачешь?

— Я — нет…

Лучше бы учил софистику в школе, Наместник, тогда бы понял, что такое временное перемирие с врагом. Только от дикой твари он не ожидал такой тонкости в восприятии мира. Как потом оказалось-зря… Благими намерениями вымощен путь… во Тьму… А, может, и к Любви?

Вернулись в кухню. Лис вымученно улыбнулся — он чувствовал себя виноватым. Сотник только осуждающе покачал головой — лицо Эйзе распухло от слез, лицо сделалась, как у хомячка — смешным и жалким. Только, похоже, Ремигию он все равно представлялся красавцем — потому как Наместник глядел на него светлым взглядом, полным нежности. Так мало надо было для примирения. Только мало ли? Твари коварны.

Тихо почавкивал Черныш, поедая уже вторую миску каши под шумок — Альберик любил деток, которые хорошо кушают, поэтому вторую миску с едой выдал с радостью, да еще и плеснул сладкого сиропчика в кашу ему и братику. Беленький был уже перемазан до невозможности, бледненькая мордочка полна блажества. Черныш мало отставал от брата — в каше, он, похоже, еще и искупался, ел вообще руками, короче, видимо, после еды их ждало тщательное купание с мочалкой — иначе не понять, где мордочка.

Наместник окинул свое непрошеное хозяйство насмешливым взглядом, кивнул, вызывая сотника из дома — пора было и в казармы. Любовь-любовью, а война-войной. Печально вздохнул Лис. Ремигий усмехнулся:

— Придется продлить сотнику срок пребывания в моем доме — ночью, без отстранения от командования, для того, чтобы Лис не боялся…

И,понизив голос:

— Лис, не приведи Боги, еще чему-нибудь научишь Эйзе — оторву голову и ноги сразу. Что ты ему тут наговорил про наложниц?

Рыжий растерянно захлопал глазами-не учил он Мыша ничему подобному, просто потому, что жалел и не хотел тревожить его душу. Ему и так худо было без Наместника — тосковал очень.

Ремигий усмехнулся. Черныш, почувствовав, что внимание переключилось с него на других, не выдержал, слез со стула, подошел к Ремигию и славно обслюнявил все его пальцы, преребрав по одному, пока растерявшийся от такой наглости Наместник не вырвал руку из его лапок:

— Да это еще что такое? Я тебе не леденец!

Мелкий явно повеселел, похоже, финик и леденец прочно вошли в обиходные слова. Тут же оживленно запищал Беленький — дурачок, он понял, что ему тоже обломится вкусненькое.

Обломилось — откуда-то из потайных складок одежды Ремигия — похоже, он сладкое с собой таскал. Альберик только вздохнул — совсем малышей испортит — только и сует им то еду, то сладкое.

Сотник уже ждал во дворе с оседланными лошадьми. Пора, правда, пора. Эйзе маячит в дверном проеме кухни, в окно выглядывает Лис. Мелкие пищат где-то на кухне — похоже, их поймали и поволокли купаться. Будет дел на весь день. А еще фазаны в саду, а еще надо бы рыбок поселить в бассейн, хотя бы до зимы. Какие-то смешные заботы. Мир…

Война… В казарме — война. Мирный договор подписали, через два дня уходит караван, его надо снарядить, дать охрану, отправить с караваном купцов хотя бы до границ Империи. Договориться о отправке Эйзе. Произвести смену сотен из деревень — те, что на охранении, уже устали от постоянного напряжения. Написать письмо Солнечноликому. Как давно было, красивый юный наследник, играли с ним с самого детства. Много времени утекло, много встало между ними. Наверное, и не помнит, как вместе приносили воинскую присягу Императору, как вместе вступали в полк, как таскались по высокомерным патрицианкам — им было в честь, что юный наследник обратил на них внимание, а Цезарион всегда был охраной, да и тоже находил себе в каждом доме пару. Смешно. Больше десяти лет прошло. Как странно — не помнить ни одного лица тех женщин. Хотя… Это даже не игры были — так, легкое развлечение. Давно, так давно. Еще до войны, еще до опалы…

Крик с порога:

— Господин, напали на охрану крепости!

Бой, около крепости — бой?

Ярре мгновенно сориентировался, бросил кольчугу воину, сам начал затягивать на себе латы. Наместник попытался выбежать без доспехов — сотник молча заступил ему путь. Нельзя умирать — главе страны нельзя умирать просто от стрелы твари. Цезарион покривился, но покорно натянул защитную шкуру, торопливо надел шлем — ведь не выпустит иначе. И его воины тоже не отстанут — приказ беречь Наместника любой ценой накрепко вбит в их головы. Ярре кивнул, они выбежали из казармы.