Ненависть - [27]

Утро началось с грохота за стенкой палатки, отчаянных ругательств стражника. Потревоженный криками, Эйзе слетел со сладко спящего воина на пол. Ночью мальчишка как всегда забрался на воина сверху, пытаясь согреться. Наместник недовольно заворчал во сне, не чувствуя привычной тяжести мышонка. Грохот продолжался. Ремигий с трудом разлепил глаза, раздраженно спросил:

— Да что там опять происходит, тьма вас забери?

В палатку заглянул перепуганный стражник:

— Господин, простите, мы вас разбудили.

Воин, уже закипая от злости, повторил:

— Что происходит?

Стражник растерянно сказал:

— Господин, приблуды ваши… Они опять…

Воин уже орал в бешенстве:

— Что опять? Да сколько можно! Выгоню из сотни!

Мышонок тихо пискнул от ужаса, воин повернул голову, увидел полные слез глаза мальчишки, сказал более спокойно:

— Что произошло?

Стражник исчез, в палатку вошел Ярре. Воин молча уставился на него. Ярре растерянно сказал:

— Господин, Эйзе вчера обыграл моих приблуд в ножички на желание.

Наместник взглянул на мальчишку, тот кивнул утвердительно.

— И что?

Ярре покаянно ответил:

— Да желание-то было, чтобы они пришли утром в полном доспехе и при полном вооружении к вашей палатке и отбили побудку на щитах мечами.

Воин, уже догадываясь о причине грохота, переспросил:

— И что?

Ярре тяжело вздохнул:

— Пришли…

Эйзе покаянно что-то пискнул, воин с трудом повернулся к нему, заглянул в глаза — мышиная мордочка выражала раскаяние, а вот синие глаза были лукавыми. Ремигий раздраженно сказал:

— Ярре, я знаю, что ты своих не бьешь, но за такое я бы высек обоих — совсем распустились. Вчера — драка, лошадь какая-то, сегодня — это …

Ярре пожал плечами:

— Как скажете, господин.

Мышонок беспокойно зашевелился на полу, воин вздохнул:

— В следующий раз — думай, прежде чем загадывать желание. Разбудили-то тебя и меня. Ну и что?

Ярре внимательно посмотрел в лицо Наместника — он мягко улыбался, гримаска возникла неосознанно, но он смотрел на мышонка и улыбался. Повернулся к Ярре

− Иди уже, я сейчас встану и приду на плац сам. Да, скажи своим мальчишкам: выплата проигрыша — дело святое, но, если еще раз учудят что-то подобное, то выпорю лично и без всякой жалости.

Ярре кивнул, быстро вышел из палатки, раздался звук хлесткой затрещины — нервы у сотника, видимо, не выдержали. Хотя мальчишки отделались очень легко — разбудить бешеного Наместника было опасно. Эйзе по-прежнему сидел на полу, глядя на воина снизу вверх, Ремигий швырнул ему тунику:

− Да хоть оденься, что ли! Горюшко мое, надо же было такое измыслить.

Мышонок торопливо натянул тунику, болталась она на худеньком теле, как огромная занавесь, воин только покачал головой:

− Ладно, приедем в крепость — куплю тебе новую одежду. Сейчас что-нибудь у приблуд попросим.

Протянул мальчишке пояс:

− Замотай вокруг талии, а то одежку потеряешь.

Эйзе кивнул, ожерелье по-прежнему болталось на худой шее, в ямке между ключиц лежала золотая пластинка с гербом Цезарионов. Ремигий даже не стал спрашивать, почему мальчишка нашел и надел его. Попытался рассмотреть рану на боку — края уже сошлись, покрыты тоненькой корочкой коросты. Тихо сказал:

− Спасибо.

Эйзе молча кивнул в ответ. Заглянул стражник, присмотрелся, Господин, вроде, не сердит, осторожно поставил утреннее молочко, мышонок улыбнулся. Ну вот, утро пошло своим чередом. Словно не было такой странной ночи. Только одно Наместник боялся спрашивать у мышонка — почему на них вчера напали Твари. Ночью, перед тем, как уснуть под мерными движениями нежного язычка, он увидел глаза Твари и был он в истинной форме. Вина и отчаяние. Если спросить — то после ответа остается только убить. И неважно, как сообщил. Но это произошло.

Эйзе потихоньку пил молочко из кубка, пожевал кусочек сыра. Воин молча сидел рядом — после вчерашнего есть не хотелось и немного лихорадило. Мышонок тоже молчал. Он тоже все понял. Внезапно мышонок с отчаянием сказал:

− Почему не наказываешь меня за то, что я сделал?

Ремигий усмехнулся:

− За драку, что ли? Так ты, похоже, победителем вышел…

Эйзе отрицательно покачал головой:

− Нет, не за это. Ты же понял…

Наместник ответил, пытаясь удержаться и не перейти за грань боевого безумия:

− Никто не погиб. Только раненые. Если бы были погибшие — убил бы.

Мышонок опустил голову, светлые волосы скрыли лицо. Воин, жестоко глядя на него, спросил сам:

− А ты — почему не убил меня ночью, я ведь уснул на твоих руках?

Мышонок с отчаянием ответил:

− Я теперь не смогу.

− Почему?

− Ты согреваешь меня каждую ночь, поишь молочком, как я могу убить такого хозяина?

Только губы дрожали, как перед отчаянным плачем. Ремигий покачал головой — после всего, что он сделал с мальчишкой — разве возможно с его стороны что-то другое, кроме ненависти?

− Эйзе, я не хочу, чтобы подобное повторялось. Я знаю, кто ты. Но я не хочу, чтобы мои воины тебя замучили — за то, что происходит, тебе просто уйти в небытие не дадут. Пока я жив, я тебя никому не отдам, но я — смертен, так же, как и все.

Мыш криво усмехнулся:

− И это все, что ты можешь мне сказать?

Воин молча кивнул. Мышонок вдруг с отчаянным всхлипом уткнулся ему в колени:

− Я не думал, что тебя могут убить. Я не мог… Я не хотел…