Ненависть - [25]

Наместник тяжело поднялся с травы:

— Поздно уже. Завтра на рассвете выступаем, Ярре, разбуди меня. И еще — дай приблуд для охраны Твари, опять что-нибудь натворит.

Ярре только вздохнул — ну что говорить с безумным…

Воин осторожно поднял полог палатки, вошел внутрь. Тускло горел светильник — он всегда оставлял его на ночь, чтобы не искать оружие в полной темноте. На полу стоял кубок с водой, в нем плавали две лилии. Койка Эйзе была пуста, воин встревоженно огляделся — оружия в палатке точно не было, но где твареныш?

Твареныш обнаружился на полу, под койкой, лежал ничком, как-то странно скорчившись. Наместника обдало ледяной волной ужаса — бросился на нож, рана открылась, кровотечение? Что заставило его вот так упасть вниз лицом? Он, уже не помня о недавно нанесенной обиде, осторожно перевернул мышонка лицом вверх, ожидая самого ужасного — не услышать его дыхания. Мальчишка дышал. Он был в истинной своей форме, воину неприятно было видеть царственно-красивое лицо мышиного царевича, но веки чуть дрогнули от света, губы скривились — слава богам, живой! Воин осторожно ощупал мальчишку, повязка сухая, одежда не прорезана, крови нет. Но причина обморока непонятна, Мыш на прикосновения не реагировал. Только сонно что-то шепнул и снова отключился. Да что же это такое, отравиться не мог — еда нетронутая на столике, ничего не съедено. Растерянный воин поднял мальчишку на руки, чтобы перенести на койку и вызвать лекаря — мальчишке явно плохо. И тут из-под одежды мышонка выпала походная кожаная фляжка, в которой воин брал с собой на облаву вино. Воин уложил мышонка на койку, стянул с него одежку, прикрыл одеялом, только потом встряхнул фляжку. Пустая! А там было довольно много. Еще сегодня утром воин наполнил ее до краев. Горюшко мое, мышонок-пьяница, Эйзе, да что ж ты вытворяешь! Стоит только отойти, и вот — опять. Было так больно, что нашел вино и выпил его, чтобы одурманить себя. Да там намного больше, чем то, что давал ему воин два дня назад! Ну что теперь делать? Мышонок, почувствовав Ремигия возле себя, удовлетворенно пискнул и ровно задышал. Личико стало привычным — мышиным, ну и хорошо, значит, все в порядке. Только что — бездна отчаяния, и вот — тихо спящий мышонок. Ну и как теперь его сторожить — ведь во сне свалится с койки на пол, спит так глубоко. Наместник только качал головой — от всего, что творил его царевич, рехнуться можно! Каждый раз — новая выходка! Ну что, высечь его завтра, что ли? Так рука не поднимется. Губы воина кривила непривычная усмешка. Он поднял свою койку, подтащил ее вплотную к койке мышонка, прилег рядом. Ночью не свалится, а утром уже отойдет от хмеля. Эйзе тут же придвинулся поближе, прижался к боку воина — греться. Он по-прежнему сильно мерз ночами, одеяла не помогали, только тепло чужого тела. Ремигий только усмехнулся, покрепче прижал его к себе. Уже ставшая привычной боль в паху. Ничего — еще немного, все бордели крепости будут его. Ну невозможно — простое прикосновение, и вот так… Ладно, видно будет…

Утром Ярре осторожно просунул голову в палатку, Ремигий уже не спал, кивнул головой:

— Сейчас.

Молочко поставлено возле койки, еда — там же, одежка — в ногах. Оружие убрано. Мышонок сладко спал, но, когда воин склонился над ним, чтобы поцеловать, что-то тихо пискнул в ответ на прикосновение. Воин с усмешкой шепнул:

— Только не разбейся до вечера. Побереги себя. И вина больше не пей.

Эйзе сонно шепнул что-то в ответ. Все. Пора.

Лицо Наместника словно омертвело, как только он вышел из палатки — это внутри он ласкает и нянчится, снаружи — только сведенная во властной гримасе личина. Незачем кому-то еще знать о его слабости, Ярре более чем достаточно. Отряд выехал очень быстро, Наместник торопился — провести облаву и вернуться. Домой вернуться.

Снова деревня, разъезд, оставленный накануне, никого не видел. Снова спешиться и — вперед цепью. И Наместник среди них — как простой воин. Никогда не боялся. Твари просто не знали, что он всегда со своей сотней, в простом доспехе. Иначе бы по-другому охотились. А вот кто на кого охотился — это вопрос. Стрелы свистнули неожиданно, со всех сторон. Слава Богам, что он не разрешал облегчать экипировку летом из-за жары — шлемы и кольчуги многим спасли жизнь. Крики раненых, резкий сигнал рога — твари отзывают стрелков. Сотники криком сбивают своих обратно в шеренгу, перед Наместником намертво вросли двое щитоносцев из сотни Ярре, молча прикрыли его сверху и сбоку. Поздно — воин почувствовал, что по боку течет кровь — боль он давно отучился чувствовать, а вот липкая влага раздражала. Посильнее прижал руку к раненому боку — еще не хватало, чтобы подчиненные поняли, что он ранен. Ярре подбежал, Наместник резко спросил:

— Что?

Ярре отрицательно покачал головой — твари ушли так быстро, что следов почти не видно, и преследовать невозможно. Воин кивнул раздраженно:

— Возвращаемся в деревню, перевяжем раненых, и — в лагерь. Здесь делать нечего.

Похоже, возвращение в крепость отодвинулось на неопределенное время — потому как ясно, что разъезды резать не перестанут, очень близко подошли. Или — некуда деваться, не могут уйти обратно. Надо будет Эйзе расспросить. Мысль, что твари знали, что облава повторится, ему не пришла в голову. Просто не пришла.