Ненастье - [21]

В дверях появился паренёк лет двадцати.

— Дуй домой. В кладовой, как войдёшь по левую руку на стене висят две шубёнки. Возьми ту, што покороче, — и посмотрел на Слёзушкина, — иму она аккурат будет. И быстро сюда дуй!

Для скорости наддал пареньку слегка по загривку и уже вслед добавил:

— Да прихвати што-нибудь на башку напялить!

И повернулся к Слёзушкину.

— Вот мы и развели твою беду!

И, радостно улыбнувшись, как бы любовно, приложился своей ручищей к плечу Слёзушкина, отчего тот аж присел и тихонько икнул.

Домой Слёзушкин брёл в самом что ни на есть отвратительном расположении духа. И причин тому много: тулуп украли, шапку — тоже. Плечо болит, на затылке шишка. От пережитого страха, голода, бессонной и холодной ночи он чувствовал себя побывавшим в мясорубке. Первое, что он наметил сделать дома по приходу, так это сразу обсудить с Ксенией Степановной переезд в село. Немедленно.

Из переулка навстречу ему скорым шагом вышел молодой человек. От неожиданности Слёзушкин (шёл он задумавшись) вздрогнул и отступил в сторону. А глянув на встречного, похолодел от ужаса: в нём он узнал парня, который в позапрошлую ночь свёл его в проклятый подвал. Парень зло, исподлобья, глянул на него и проскочил. Душа у Слёзушкина скукожилась и затерялась в небольшом, укутанном дарёной шубой теле. Переведя дыхание, он украдкой посмотрел вслед парню. Тот тоже оглянулся. Иногда страх сковывает человека, а иногда придаёт его ногам невиданной прыти. Что и произошло со Слёзушкиным в следующее мгновение. Втянув голову в плечи, с готовым вырваться из груди сердцем, он поспешил восвояси с невиданной доселе прытью.

Перед заходом в дом он обернулся ещё раз. Улица была пустой.

«Может, не признал?» — подумал Слёзушкин, но дверь в сенях всё же запер на засов.

Для Перегарова встреча со Слёзушкиным тоже была неожиданной, испугался он её не меньше того. А оглянувшись и видя, что тот смотрит ему вслед, вовсе забеспокоился.

«Узнал, щас пойдёт и донесёт командиру, што видел меня у лавки Крохина. А тому, поди, уже всё известно. Расстреляют… Ну, Борода, ну, гад вонючий!.. Гляну, што у управы творится, вернусь домой, заберу добро и находа!»

Но около управы его ждала ещё одна неожиданность: вместо разношёрстно одетых товарищей там расхаживали солдаты белой армии. Перегаров сначала подумал, что это некоторые ребята прибарахлились. Но оружие солдат и офицеров, рассеяли эту мысль. Ноги мелко затряслись, дыхание от волнения сбилось, в груди похолодело. Затравленно озираясь по сторонам, Перегаров встал к забору, трясущимися руками достал кисет, с трудом свернул «козью ножку», закурил. В голове полный кавардак и никакой определённой мысли. Почему другая власть? Как так? Когда произошёл переворот? Что делать? Куда бежать?

Ноги сами собой понесли его обратно к дому. И пока он не свернул в переулок, всё ждал, что его окликнут. Но не окликнули. Дальше он припустил бегом. Дома, подперев дверь изнутри, заметался из угла в угол, как загнанный зверь.

«Что делать?! — пульсировало в голове. — Что делать?! Уходить сейчас — опасно. Город явно окружён постами, и те сразу сцапают. Ждать ночи? Вдруг кто-нибудь донесёт, что он дома, придут, арестуют и расстреляют. Вон, тот же мужичонка, он-то точно его запомнил. Не зря оглядывался. Вот он — то и донесёт, если уже не донёс. Не зря же шёл из управы. Эх-х, падло! А всё этот козёл Бородатый… Штобы иму ни дна ни покрышки!

— Ты чё эт… бесишься? — спросил отец, глядя на него осоловевшими глазами.

— Власть сменилась!

— Ну и што тебе-то? Нехай меняется!

Ни отец, ни мать не знают, что их сын в красном отряде. Нету его дома, ну и делов-то. Тем более, что из дома он исчезает не в первый раз. Правда, в этот раз его не было дома почти четыре месяца, но этого не заметили. А вчера вот явился и как благодетель деньжонки выделил.

— Ты тоже! — зло засверкал глазами Перегаров на отца. — Накачал меня вчера до потери памяти!

— Неправда твоя, сынок, — вступилась за отца мать. — Ты сам виноват. Я тя тыкала — закусывай, закусывай, а ты …

Ксения Степановна, как и в прошлое утро, встретила мужа вся в слезах и от бессонницы измученная напрочь. Прижав плачущую супругу к груди, Слёзушкин прослезился сам.

Из комнаты, потянувшись и мяукнув, вышла кошка и, подойдя к хозяину, потёрлась о его ноги. Тоже как бы поприветствовала.

— И где же ты был-то? — чуть успокоившись, спросила Ксения Степановна.

— Дык … Опять там же … Напасть прям какая-то …

— Ночью-то как зачали стрелять, как зачали. Я прям вся обомлела. Лежу ни жива ни мёртва … тебя нету … Я уж встала, помолилась в темноте … мало ли … А тулуп-то где? — удивилась она принимая шубу, — да и шапка, однако, не твоя?

Слёзушкину очень не хотелось слышать этого вопроса. Неудобно ему перед Ксенией Степановной, что утерял тулуп её родителя. Но что делать, вопрос задан, и нужно отвечать.

— Да, Ксения Степановна, — печальным голосом согласился Слёзушкин, избегая смотреть на жену, — и шапка не моя. Всё это: шубу и шапку — мне Бабушкин Илларион Кузьмич от доброты своей душевной дал … А наш-то тулуп с шапкой, пока я в подвале страдал, куда-то девался … Наверное, кто-то подумал, что ничейные, и забрал … присвоил, так сказать.