Немой миньян - [20]

Он видел в одном бейт-мидраше священный ковчег с четырьмя коронами. Он спросил слепого проповедника реба Мануша Маца, что означают эти короны. Проповедник ответил ему, что одна корона — это корона первосвященника Аарона из Пятикнижия. Вторая корона — это корона царя Давида из Псалмов, третья корона — это корона Торы, которую носил Виленский Гаон, а четвертая корона — корона честного имени. Он вырежет из дерева четыре таких короны и водрузит их на головы четырех резных птиц. А этих птиц он прикрепит к священному ковчегу. Одну птицу над другой. До самого потолка, а потолок он выкрасит голубой краской. Тогда это будет выглядеть так, словно орлы летают в небе с коронами на головах.

— А какой орел будет у вас летать выше всех? — интересуется Ентеле.

В ее глазах он не выглядит взрослым мужчиной. Столяр рассказывает ей, что, по словам проповедника реба Мануша Маца, корона доброго имени — самая важная из корон. Поэтому у него выше всех орлов будет летать орел в короне, на которой будет написано имя Эльокум Пап.

— Ваше имя? — удивляется Ентеле.

— Да, мое имя, — отвечает столяр спокойно и с уверенностью в себе.

Раз он ремонтирует и украшает бейт-мидраш, ему позволительно начертать свое имя на короне превыше всех корон и никто не может ему этого запретить.

Столяр бросает взгляд: не смеется ли над ним эта девушка, и видит, что она не смеется, но сам он как-то теряет уверенность в собственных словах.

— Я еще подумаю, стоит ли начертать мое имя на короне превыше всех корон, — бормочет он.

Ентеле ничего не отвечает, она только мило улыбается, как улыбается мать фантазиям сына-переростка. Ентеле выходит своей прогулочной походкой, выверенными шажками из Немого миньяна и пожимает плечами: это же надо, чтобы высокий мужчина и отец детей был сам еще как ребенок.

Хиромант

В углу двора Песелеса, в малюсенькой нижней двухкомнатной квартире, живет хиромант Борух-Лейб Виткинд. Он может по линиям на ладони определить характер и предсказать судьбу. Этот хиромант — весьма богобоязненный старый холостяк, высокий, с кривоватыми плечами, с длинным лицом, с длинным носом и водянистыми глазами. В той же квартирке, где он живет, жили и его родители. Рано оставшись круглым сиротой, Борух-Лейб Виткинд выучился легкому ремеслу стекольщика, чтобы ни от кого не зависеть. По книжкам, написанным наполовину на священном языке, наполовину на старинном идише, он изучил премудрость гадания по руке и понемногу прославился в качестве предсказателя. Борух-Лейб Виткинд молится с первым миньяном, завтракает в своей квартире, а потом ходит по городу и застекляет окна. Вернувшись с работы, он ест, а потом отправляется в бейт-мидраш. Поскольку, будучи молодым пареньком, он не успел много выучить, он использует теперь каждую свободную минуту, чтобы посидеть над святой книгой. О том, что он не понимает, он спрашивает у вержбеловского аскета или у слепого проповедника. Посетители, приходящие к предсказателю, уже знают, что если он не на работе и не дома, его можно найти в Немом миньяне.

Около одиннадцати часов вечера. Соседям на крылечках двора Песелеса надоедает болтать и, сонно зевая, они расходятся по квартирам. Аскеты из Немого миньяна тоже расходятся по квартирам, и огоньки в окнах начинают гаснуть. Над двором, среди жидких облаков остается висеть луна с желтоватым, заостренным лицом, как у голого человека, который погружается в холодную, проточную воду среди пустых берегов. В круглых окнах бейт-мидраша и в четырехугольных окошках квартир стынут застекленные лунные лучи, как пятнышки света в глазах с бельмами. Тени от крылечек и домишек неподвижно лежат на брусчатке. Только тень, падающая из освещенного окна хироманта, качается в ночном дворе. Борух-Лейб раскачивается над Гемарой, в которой мудрецы спорят, влияют ли звезды и созвездия на судьбу людей, или нет. В этот поздний час он не ждет гостей. Но к его раздражению открывается дверь и входит Злата-Баша Фейгельсон, папиросница. Тем не менее Борух-Лейб не показывает своего недовольства. Он закрывает Гемару и спрашивает женщину, как самочувствие ее больного мужа.

— Он выкашливает легкие. — Папиросница останавливается напротив него и говорит со вздохом и обидой: — Сколько бы я к вам не ходила, вы не хотите говорить мне правду, будет ли жить мой муж.

— Я уже не раз вам говорил, что я не пророк и не врач. Тем не менее, я пошел вам навстречу и посмотрел руку вашего мужа. Чем я могу вам помочь? Когда человек измучен, взволнован или болен, по линиям на его ладони ничего нельзя узнать, так же как нельзя разглядеть путь в тумане. Я сказал вам помимо этого, что для богобоязненного еврея линии на ладони не приговор. Если еврей совершает покаяние и дает милостыню, Всевышний прощает его грехи и изменяет его судьбу к лучшему.

В чем же согрешил ее муж, что он должен совершать покаяние? — спрашивает Злата-Баша Фейгельсон. Может быть, в том, что он вынужден всю жизнь набивать табак в гильзы? И откуда ей взять деньги на раздачу милостыни? В прежние времена Борух-Лейб еще заходил к ним домой, но в последнее время не показывается. Может быть, он слышал, что ее дочери ведут себя недостойно? — задает папиросница еще один вопрос. Борух-Лейб сидит с закрытыми глазами, ему неудобно встречаться взглядом с этой женщиной. Он не считает неправильным, что мать хочет выдать замуж своих дочерей. Но его раздражает, что она хитрит и приходит под разными предлогами, хотя имеет в виду одно: вынудить Боруха-Лейба пообещать ее умирающему мужу, что он женится на их старшей дочери. Борух-Лейб не умеет и не хочет хитрить, как Злата-Баша Фейгельсон. Поэтому он говорит прямо и по делу, раздраженно выдирая волосы из бороды: