Немота - [71]

— Артём примерно тогда нарисовался? — спросил я, воспользовавшись паузой.

— Да. Наткнулся на мой фильм, про который я сто лет как забыла, прислал объёмный комментарий с хвалебными рукоплесканиями. Мне не до этого было, поэтому всерьёз его излияния не восприняла. А дня через два он скинул иллюстрацию из древнего совкового издания книги Барто, которая стала летом спусковым механизмом к зарождению моей криповой задумки. К изображению прилагался вопрос: «Нет связи? С детства эти картинки пугали». Я опешила. Какому человеку пришло бы в голову провести параллель между моим проектом и детсадовской книженцией? Решила ответить. В соцсетях Артём олицетворял себя «фанатичным эстетом». На этой почве, собственно, диалог и выстроился: кино Французской Новой Волны, Вим Вендерс, постмодернизм, живопись Блейка, прерафаэлиты. Хотя первые переписки изнуряли, тяжко было даже письменно формулировать мысли. Артём полноценная личность. Во всех смыслах полноценная. Физически, психически, социально. Что его притянуло к такому инвалиду, до сих пор не понятно.

— Мечта эстета, — улыбнулся я, напомнив о дискуссии у залива.

В ответ Влада кинула толстенную ухмылку.

— Ну да. Издёвочки.

— Продолжай.

— Новый год я отметила в одиночестве, силком съев ложку приготовленного оливье. Не в честь праздника. С лета не ела сытной еды — захотелось. Правда, блевала потом полночи, а вечером следующего дня согласилась на встречу с Артёмом. Почему? Может, нуждалась в чьём-то присутствии, чтоб совсем не свихнуться, не знаю. Хотя на оптимистичный прогноз я не уповала. Думала, разговор не сложится, буду тупить, произведу отстойное впечатление, на том общение и завершится. Ан нет. Разговор сложился. Артём упомянул, что открывает кондитерскую лавку на Невском, предложил работу. Сфера обслуживания — моё проклятье, но человеку, умеющему разве что фантазировать и плакаться, длительно привередничать не приходится. Деньги опять заканчивались. А что кондитерская, что цветочный, что «макдак» — разницы нет, но поблизости был человек, принимающей меня с психологическими изъянами. Это на горсть сбавляло страхи. Он обещал, если что-то пойдёт не так, тут же отпустит, не бросив ни обид, ни претензий. Я поддалась, да. Так оно и завязалось.

— Он, значит, твой персональный булочный поставщик?

— Если хотел задеть — получилось.

— Да нет, прости. Не бери на свой счёт. Спишем язву на субъективную антипатию к Артёму, если ты понимаешь, о чём я. Объективно он неплохой парень, как мне показалось. Но не могу не спросить: рулет, который мы ели, из его лавки?

— Да.

Выйдя из-за стола, я пристроился у окна рядом с Владой и, достав из джинсов пачку «Петра», закурил.

— У Артёма я проработала до шестого февраля. Отношения у нас после возникли, тогда мы просто общались. За болтовнёй он подвозил меня до дома, однажды угостил пивом с хот-догом. Дыры не залатывались, социофобия никуда не исчезала, как и не утилизировались глубинные проблемы, но я спала без кошмаров, просыпалась без намерения убиться. Не эмоциональный скачок, а плавное обретение некоего баланса. Восстановила режим, вернулась к черновым сценариям фильма, снова начала чувствовать вкус пищи. Благожелательное расположение Артёма малость подняло мне самооценку, позволив поверить в то, что я действительно создана для творчества, а это не делает меня самым никчёмным человеком. Наоборот. В своём роде даёт преимущество. Но… как вскоре выяснилось, порядок строился из пластмассовых кубиков — один соскользнул, и все слетели. Как думаешь, с чего началось утро шестого февраля?

— Родители что-то выкинули? — предположил я, глядя на её воспалённые от ночных слёз веки.

— Да. Когда они дают о себе знать, все триггеры разом выстреливают. Рано утром мама перевела денег на карту, приправив сухим: «С Днём рождения». Ни точки, ни запятой. Прочитав, я не придала значения. Огорчилась, бесспорно, но это в её специфическом стиле. Выходка с целью пристыдить, принизить: «Ты меня забыла, а я вот о тебе помню. Возьмите, пожалуйста. Посмотри, как ты мать не ценишь». Может, у меня тоже маразм — я не знаю, но прожив с ней девятнадцать лет, выучив тонкости поведения, знаю, что этот поступок — пассивная агрессия, какой она мастерски пользуется. Набрав: «Спасибо», вернулась к «Закатному солнцу» Осаму Дадзая, но вот уже и сконцентрироваться на повести не удаётся. Съедаю текст, не вникая в смысл, тереблю телефон, ожидая от матери звонка. Паника завелась, дёрганные метания: «Может, самой позвонить? Или не стоит? А почему нет? Повод подходящий». К вечеру накрыло так, что рассудок от её двойных посланий поехал — добилась-таки, чего хотела. Искренне чувствуя себя неблагодарным говном, я позвонила. Первое, что услышала: «Не ждала, что ты выйдешь на связь. Что так? Жить скучно стало?». Надо было отключиться и окончательно поставить в отношениях точку, но её дар виноватить настолько выгрызает мозг, что я покорно слушала дальнейшие минут двадцать смачные упрёки, жалобы, перестав адекватно воспринимать сказанное. Как всегда, в общем. А потом ещё кульминационно отец приехал. С «Наполеоном», с цветами, но не один, конечно. Приехал с женой — слащавой актрисой, с которой шесть лет назад замутил любительский театр. Дурацкая сложилась обстановка: неловкие паузы, разговор без смысла, разбавленный елейностью Нади. Хотелось обнять отца, сесть к нему на колени и разреветься, как в детстве, но детство, как и мнимая близость, стёрлись наждачкой. Он смотрел на меня с разочарованием, ни о чём существенном не спросил, отрываясь на телефонные звонки, пока его муза затягивалась тонкими сигами. Какие колени? Всё это теперь — сюрреальные картинки. Посидели около часа, разошлись так же неуклюже и холодно. Вот тут-то и прорвало, — сказав это, Влада замолкла. Я с жадностью ждал продолжения, но она, словно, споткнувшись, сошла с дистанции. Словно обронила конец тонкой лески, за которую держалась. Я не сразу вдуплил, что происходит. На мою удачу, длилось это секунд десять — пятнадцать, после чего она поспешно опустила поплывшие глаза, и, взяв зажигалку, пару раз коснувшись указательным пальцем огня, заговорила снова. — После ухода отца я вернула матери деньги и захотела напиться. Собралась, купила в магазе бутылку, а потом шла домой, твердя себе, что не таким, будучи подростком, представляла двадцатый день рождения. Но знаешь, вкус одиночества не горький. Не острый. Скорее пресный, как вода из-под крана. Кому её хочется, если под носом ассортимент напитков? Почему вышло так, что у меня, в отличие от нормальных людей, имеется лишь этот долбанный кран, не знаю. Я пыталась стать другой. Пыталась заслужить одобрение родителей. Пыталась открываться, но как в шестнадцать лет была неадаптированным отщепенцем, так им и осталась.