Немота - [59]

— А как же отснятый материал?

— Если надо, за потерянное время я заплачу.

Хотела задеть и задела. В долгу я не остался.

— Ты заплатишь? Или Артём?

Обстановка накалилась. Красавчик, Глеб: шарахнуть по больному — весьма по-мужски. На хуя ты это спизданул? В оцепенении развернувшись, Влада повержено вышла за дверь. Я выкурил последнюю сигу, а, привстав, вдуплил, что вылезти из ванны в джинсах — предельно неудачная затея. Что делать? Полотенца нет, резервный шмот остался в гостиной. Недолго думая, расстегнул ширинку, с силой стянул налипшие к ногам штанины и, коснувшись босыми ногами ледяной плитки, в чём был вышел из ванной. Комичнее не придумаешь. От точки нахождения до рюкзака — метров двенадцать. Поймав с кухни грустный взгляд, придал себе как можно более невозмутимый вид, в трусах прощеголяв до гостиной и обратно так, будто ничего необыкновенного не происходит. Подумаешь — без штанов показался. Делов-то. Неловкость, ясен хер, прошибла до пунцовости, учитывая, чем завершился наш сжатый диалог. Хуёво отстаивать своё мнение, пребывая в зависимом, ни разу не выгодном положении.

Вытерев тело футболкой, в которой пришёл, я переоделся в сухое, отжал мокрое, скомканным свёртком сунув в полиэтиленовый пакет. Из динамика колонки звучал голос Брайана Молко. Играла то ли The crawl, то ли My Sweet Prince — что-то убийственно слезоточивое, эпично опустив занавес импровизированной постановки. Кому аплодировать?

Сидя на ванне, я оттягивал момент, не сумев-таки собраться и втихаря уйти. Бросив рюкзак к кроссам, прошёл в кухню, виновато занял насиженный за два месяца стул. Отрешённо накрутив на палец шнурок синей олимпийки, Влада не среагировала. Показалось, что её вообще нет рядом. Декорация присутствует, но стоит к ней обратиться — объёмная картинка раскрошится, как кулич из песка. Словно облик — всего-то плод моего сознания. Ненормального, податливого сознания. Настолько она казалась оторванной от застывшей в прошлом питерской квартиры, мерзлоты и обособленно покоившейся на столе кружки с отколотым краем.

— Мне уйти? — с тревогой бросил я плоско упавший вопрос. Влада не исчезла и не растворилась. Рассеянно моргнув, устало качнула головой.

— Нет, останься.

Минуты две мы по-прежнему молчали. Может, поступил супер оплошно, но видя, что тянуть некуда, я пересилил сомнения и, поднявшись, сделал два-три шага к окну, желая совсем малость — лишь обнять её. Несмотря на внутренний тремор. Несмотря на риск всё испортить и страх вновь быть отвергнутым. Как в резиновом пузыре лететь вниз, не зная, на что приземлишься. Вопреки ожиданиям, Влада не оттолкнула. Напротив. Бледными руками ответно коснулась моей спины, как испуганный котёнок, уткнулась лицом в жёсткую грудную клетку. Ничего не говоря, ни о чём не спрашивая. К чему слова? Слова — скорлупа, прячущая истинное, поэтому всё то, что волновало меня до того дня, облеклось в ничтожную обёртку, став прелым воздухом, заполонившим банку забродившей настойки. Пришло стойкое убеждение, что каким бы там ни было завтра, сейчас есть только мы, эта кухня с пепельницей, забитой окурками, и дрожащие пальцы, что чувствовались сквозь футболку. Остальное — мизер.

— Хочешь есть? — заговорила Влада, подняв голову.

Я улыбнулся.

— Хочу.

Отстранившись, она прошла к холодильнику, выудила башню из контейнеров, распределив в посуду два майонезных салата, жареную курицу с запечённым в сыре картофелем и склеившиеся куски шоколадного торта.

— Ого. Что за повод? — спросил я, вновь заняв «своё» место.

— У матери вчера день рождения был, — сунув мясо в микроволновку, ответила она. — Сорок три года.

— Сумели наладить отношения?

— Нет. Вряд ли сумеем.

Хотелось бросить очередной вопрос, но решил, что разумнее притормозить. Если посчитает нужным, расскажет сама.

— Как твой диплом?

— Туго. Процесс идёт, но медленно и мучительно. С большим энтузиазмом я б огород картошки вскопал. Бесцельная возня с заведомо бесцельным исходом.

— Зато обеспечишь себя подушкой безопасности. Или как там обычно говорят? Вопрос приоритетов.

— Чем я себя за четыре года студенчества и обеспечил, так это неврозом и обезличиванием.

Обойдя комментарии, Влада на автопилоте разогрела еду, подав на стол нескромную порцию горячего, две пластиковые салатницы, вилку. Сама же, сев на подоконник, смущённо закурила.

— Ничего, что дым?

— А ты не поешь со мной?

— Не хочется.

— Может, хоть торт с чаем?

Сделав отрицательный жест головой, она натянула тоскливую улыбку. Что ж, ладно. Неудобно, но противиться я не стал. Скованно подцепил на вилку кольцо кальмара из салата, попробовал картошки.

— Ну как?

— Обалденно. Сто лет не ел праздничной домашней еды.

— Чем-чем, а способностью готовить мама владеет на мастерском уровне. Во мне ей этого недоставало.

— Я пробовал твою еду, она не хуже.

— Да, но я редко готовлю и в принципе не люблю это дело. Живя дома, особенно — что б ни сделала, всё не так выходило: то пережарю, то пересолю. Думаю, это было обусловлено именно боязнью не угодить. Всегда тряслась за то, как бы опять чего не испортить. Удовольствия в таком мероприятии никакого. Любые попытки заканчивались словами: «Уйди, без тебя обойдусь. Ни о чём попросить нельзя».