Немота - [52]

— Какой у вас адрес?

— Набережная Фонтанки, тридцать восемь.

Такси прибыло минут через семь. Застёгивая в прихожей обувь, она едва не навернулась.

— Я провожу.

— Не надо.

— Ты на ногах еле стоишь. Разобьёшь голову — останусь виноватым.

— Ты-то тут при чём?

Вопреки возражениям, я быстро обул кроссы и, открыв дверь, под руку вывел её в подъезд. Сквозь слой табачного налёта со смуглой кожи прокрадывался дорогой аромат качественного парфюма. Не фруктового спрея, не кондиционера.

— Ты ж не собираешься до дома со мной ехать? — севшим вконец голосом спросила она, одолев второй этаж.

— Собираюсь.

— Не выдумывай. Мне не пятнадцать лет, а двадцать пять.

— Двадцать пять, я запомнил, а в ситуацию попала тупую, как в пятнадцать.

— Разве? Хотела напиться и напилась. Осознанно, заметь.

— И часто ты так осознанно напиваешься?

— А вы часто цепляете кого-то в клубе?

Не блеща охотой дискутировать, я смолчал. Внутрь авто она меня действительно не пустила, аргументировав тем, что быть в долгу — как телегу, застрявшую в грязевом месиве, толкать. Спорить я не стал. Пожелал беспроблемно добраться и, поднявшись в квартиру, завалился под «Radiohead» спать. Разъедающие образы возникли, как крошки, закупорившие сливное отверстие. Жгли, катались по телу, слипаясь в клейкие шарики. Чем усиленнее принуждал себя пресечь разогнавшееся воображение, тем фактурнее вырисовывались неумышленно рождаемые сцены. Засыпая, уже нисколько не жалел о том, что сказал Владе, уходя. Знал ведь, что идеальных людей не бывает — вот оно и подтвердилось. Когда тебя намеренно держат в неведении, надевая личину святости, чем-то гаденьким попахивает. Любая ложь — определённая манипуляция, а манипуляция — бросок в одни ворота. Вот от этого-то и было больно.

Проснулся я к вечеру. Дома было тихо. Выйдя из комнаты, столкнулся на кухне с похмелявшимся Максом. После минувшей ночки выглядел он весьма завидно: ни отёчности, ни мешков под глазами. Бодрый, пыша оптимизмом, собирался на работу.

— Пивка?

— Ты уже из магаза?

— Ага. Время-то видел?

— Часа два?

— Пятый.

Взяв из холодильника холодную бутылку «Бада», я залпом вылакал треть содержимого, разглядывая довольную физиономию человека, у которого двенадцать часов назад был секс.

— Как всё прошло?

— Пиздато. После малолеток секс с дамами постарше воспринимается как расцвеченный монохромный фильм. Добавляются сочные полутона, оттенки.

— С гипотетическим повторением то есть?

— Думаю, да. Договорились встретиться на неделе. А у тебя что? Чем закончилось?

— Туалетом. Перебухала именинница — блевала полчаса, потом вызвала такси, на том и попрощались. Обстоятельства не те. Типаж не тот.

Макс рассмеялся.

— Не нравятся смуглянки?

— Не в коже дело.

— А по-моему, она экзотична: и внешне, и по разговору. Вне стандартов, мне показалось. Вроде как ты падок на это.

— Не знаю насчёт «вне стандартов». Не удалось за нелогичными выпадами адекват уловить, — отрезал я, вертя между пальцами сигарету. — Манерничает, гнётся, как гусеница из пластика.

— Ты заморачиваешься. Перепихон есть перепихон, не более. Нахуй заморочки. Как только включаешь аналитика, всё кашей становится.

В последующую неделю я как мог купировал душещипательные позывы. Работал, вымученно кропал имевшийся в призрачном зачатке диплом, делал шпоры к зачётам, подсел на игры и фаст-фуд. Оскоминная тоска, словно тягучая опухоль, обволакивала зловонием всё, чего б ни коснулся. Дни тянулись медленно. Слишком медленно. Влада на связь не выходила, сам я инициативу не проявлял, хотя каждую ночь листал нашу переписку в «вк». Что тут сказать? Безвольный истукан. Перед тем, как уснуть, вспоминал вкус её губ, запах, пиздострадальческим дрочевом справляясь с гормонами. Говорил, что это не нормально, так быть не должно, но, не владея инструкцией самопомощи, вёл себя, как фрустрирующий подросток. Нечаянный инцидент не оттолкнул меня от Влады, а раздел догола, подменив обиду на гипертрофированную одержимость. Ясно было, что положение моё — жопа. Жирная, необъятная жопа.

При этом я покорно ждал подсказки со стороны. За шесть дней пересмотрел фильмы Сюдзи Тэраямы, прочитал в бумажном издании «Человек, который спит» Жоржа Перека, сохранив в телефонные заметки глубоко запавший отрывок:

У тебя нет ни привычки, ни желания ставить диагнозы. Тебя смущает, волнует, пугает порой, возбуждает не внезапность перемены, а как раз наоборот, тяжёлое и смутное ощущение, что это — не перемена, что ничто не изменилось, что ты был таким всегда, даже если понял это только сегодня, в твоём расколотом зеркале — не новое лицо; просто спали маски, они расплавились от духоты, расклеились от оцепенения. Маски правильного пути и красивой уверенности. Неужели все эти двадцать пять лет ты ничего не знал о том, что сегодня оказывается уже необратимым? Неужели в том, что занимает место твоей истории, ты никогда не видел пробелов? Промежутки мёртвого времени, пустые проходы. Резкое и мучительное желание больше не слышать, не видеть, оставаться безмолвным и неподвижным. Безумные грёзы одиночества. Потерявший память и блуждающий в Стране Слепых: пустые и широкие улицы, холодный свет, молчаливые лица, по которым скользил бы твой взгляд. Ты представляешь себя навечно неуязвимым.