Немота - [53]

Шрифт
Интервал

Книга выглядела пожившей — страницы истрепались, обложка потускнела, поля пестрели пометками, сделанными рукой Влады. Рукой Влады… я верно и неотвратимо сходил с ума. Благо, череда дальнейших событий не заставила себя ждать. Возвращаясь по проспекту домой со смены, услышал за спиной автомобильный сигнал. То, что он адресовывался мне, догадался только тогда, когда из-за опустившегося стекла мелькнуло знакомое лицо.

— Не подвезти?

— Я пройдусь.

— Не ломайся. Сядь на пару слов.

Высмотрев за плечом обращавшегося копну светлых дредов, я опешил и, помявшись секунд пять, таки-сдался. Открыв дверь синего «Шевроле Камаро», влез в салон. Влада не повернулась. То ли от неловкости, то ли от неприкрытого нежелания лицезреть мою физиономию. Очевидно, идея тормознуть принадлежала не ей.

— Привет. Глеб, как я понимаю?

— Ага.

— Артём. Скомканная вышла в прошлый раз встреча.

— Приятно, — кивнул я деревянно, глядя на его бритый, идеальной формы затылок.

— Куда тебе?

— До Аничкова моста, оттуда прямо вдоль Фонтанки.

— С работы? Если не торопишься, может, в «Ватерлоо» с нами? Посидим, выпьем. Я угощаю.

— Тороплюсь. К сожалению.

— Такой принципиальный? Ну как скажешь. До Аничкова, так до Аничкова, — благожелательно произнёс владелец машины. — Видел фрагментарно материал, что вы отсняли: не знал бы, что дебютная коллаборация, не поверил. Динамично вышло и по эмоциям, и по визуалу. Тебе б в актёрское.

Я замешкался. Показала ему сырые заготовки? Молодец. Ощущение проснулось такое, будто девственный родник кровью шлюхи опорочили. Артём же неугомонно продолжил:

— Не думал об этом?

— Поздновато для актёрского.

— Да прям. Тебе двадцать с небольшим? Самое то. А если поступать не хочется, можно в массовках посниматься. Оптимальный компромисс. С людьми познакомишься, опыта наберёшься. Не все в кино попадают из ВГИКА, КиТа и ГИТИСА. Самородки интереснее. Чистый, необработанный материал.

Охуеть, какой ты умный, чувак. Я снова промолчал.

— Чё, когда заключительные съёмки?

— Не мне на этот вопрос отвечать.

— Как это? Влада говорит, ты к защите готовишься, шибко занят. Чё там у вас? Зачёты? Сессия?

— Зачёты? Сессия? Ну да. Зачёты. Сессия.

— Внушительный проект просто, надо б довести. Когда защита?

— В июне.

— Ну и нормально. Успеешь.

Ты так считаешь? Самодовольная манера, с которой он говорил, кипятила нервы. На хера я сел в тачку? Чего ради это затевалось? Напомнить о фильме? Что, так сильно проникся? Ссыт за то, как бы не перегорели? Не думаю.

— Всё взяла? Домой не заедем? — спросил он Владу, на что она сделала скромный жест головой. — Влад?

— Ничего не нужно.

— Ты про ноут упоминала.

— Пусть останется.

— А таблетки?

— С собой.

Таблетки? Что за таблетки? Противозачаточные? Антидепрессанты? Антибиотики? Голос вроде здоровый, признаков болезни нет. Сделав поворот на светофоре, Артём включил магнитолу. Трек я узнал мгновенно — Mein Land «Rammstein». Кто б подумал, что ты фан индастриала. Впечатление производишь иное. Сидя за их спинами в невыгодной позиции, я чувствовал себя окончательно придавленным. Внутри было мерзко. Мерзко настолько, что хотелось шибануть дверцу и на ходу драпануть из тачилы. Что за блядство? Как я загнал себя в это унизительное положение? А Влада почему молчит? Заняла роль наблюдателя? Умно, что ж. Так проще. Ничего не было, а что было — забыли. Следовало свернуть этот спектакль, дабы не нарваться на конфликт, выставив себя таким же уёбищным, как та роль, которую мне отвели, сравняв с прелым картофелем. Однако, когда Артём положил руку на колено, облачённое в чёрные колготки, нежнятенько скользнув пальцами к краю джинсового сарафана, я раболепно вжался в кресло, не сумев рта открыть. Отличное завершение дня. Трахни её ещё, чтоб уж наверняка. Да, урок пройден, спасибо. Можно уже слиться? Меня коробило, как дранный мусорный мешок, зацепившийся за дубовый сук.

На подъезде к Аничкову мосту заметил, что, пристыженно сжавшись, Влада пронзительно смотрит на меня через боковое зеркало. Взгляд поруганного, провинившегося зверька. Длилось это недолго, я первым прервал контакт, ненавидя себя за то, что даже в такой ситуации отвечал на этот взгляд так, словно нет всего этого говна. Словно не её Артём лапал в понтовой иномарке. Словно не её я представлял не в своих объятиях, ворочаясь до утра в постели.

На прощанье этот любезный человек довлеюще-повелительным тоном добавил, что фильм всё же НАДО бы доснять. Чем быстрее, тем лучше. Нарекание не несло формат просьбы, пожелания или предложения. То была конкретная установка. Плетью высеченный наказ. Он чётко знал, зачем посадил меня. И суть этого намерения крылась далеко не в фильме, не в том, чтоб изъявить неравнодушное отношение. Проницательно смекнув, что наши съёмки вышли за рамки скупого рабочего процесса, Артём решил пойти в обход. Неосмотрительно пороть напропалую — унижение результативнее. Хитёр, однако, твой защитник, Влада. За таким, как говорится, как за каменной стеной. Надеюсь, эта стена не сильно на тебя напирает, хотя… мне-то что? Я всего лишь щепка в вашем трогательном союзе. Ветром надуло, ветром выдуло.

Домой пришёл взбешённым, взяв по пути бутылку «Хаски». Швырнув на пол рюкзак, куртку, врубил на полной мощности «Слипов» и буквально за полчаса надрался так, чтоб ни о чём не думая, упасть и вырубиться. Похрен на утренние поцелуи с унитазом, на треск в голове и тяжёлый отходняк. Голодный желудок этому, само собой, подсобил.


Рекомендуем почитать
Красная гора: Рассказы

Сборник представляет собой практически полное собрание прозаических произведений Натальи Дорошко-Берман (1952–2000), талантливого поэта, барда и прозаика. Это ироничные и немного грустные рассказы о поисках человеком самого себя, пути к людям и к Богу. Окунувшись в это варево судеб, читатель наверняка испытает всю гамму чувств и эмоций и будет благодарен автору за столь редко пробуждаемое в нас чувство сопричастности ближнему.


Саалама, руси

Роман о хирургах и хирургии. О работе, стремлениях и своем месте. Том единственном, где ты свой. Или своя. Даже, если это забытая богом деревня в Сомали. Нигде больше ты уже не сможешь найти себя. И сказать: — Я — военно-полевой хирург. Или: — Это — мой дом.


Без фильтра. Ни стыда, ни сожалений, только я

Лили Коллинз — не только одна из самых востребованных молодых актрис, покорившая сердца миллионов поклонников своими ролями в кино и на телевидении (фильмы «Орудия смерти: Город костей», «Белоснежка: Месть гномов» и др.), но и автор остроумных текстов. Она писала колонки для журнала Elle Girl, вела блог в Seventeen, была приглашенным редактором в изданиях CosmoGirl и Los Angeles Times. В своей дебютной книге, искренней, мудрой и ироничной, Лили пишет обо всем, что волнует нынешних двадцатилетних; делится секретами красоты и успеха, рассказывает о собственных неудачах и переживаниях и призывает ровесников, несмотря ни на что, искать путь к счастью.


Современная югославская повесть. 80-е годы

Вниманию читателей предлагаются произведения, созданные в последнее десятилетие и отражающие насущные проблемы жизни человека и общества. Писателей привлекает судьба человека в ее нравственном аспекте: здесь и философско-метафорическое осмысление преемственности культурно-исторического процесса (Милорад Павич — «Сны недолгой ночи»), и поиски счастья тремя поколениями «чудаков» (Йован Стрезовский — «Страх»), и воспоминания о военном отрочестве (Мариан Рожанц — «Любовь»), и отголоски войны, искалечившей судьбы людей (Жарко Команин — «Дыры»), и зарисовки из жизни современного городского человека (Звонимир Милчец — «В Загребе утром»), и проблемы одиночества стариков (Мухаммед Абдагич — «Долгой холодной зимой»). Представленные повести отличает определенная интеллектуализация, новое прочтение некоторых универсальных вопросов бытия, философичность и исповедальный лиризм повествования, тяготение к внутреннему монологу и ассоциативным построениям, а также подчеркнутая ироничность в жанровых зарисовках.


Треугольник

Наивные и лукавые, простодушные и себе на уме, праведные и грешные герои армянского писателя Агаси Айвазян. Судьбе одних посвящены повести и рассказы, о других сказано всего несколько слов. Но каждый из них, по Айвазяну (это одна из излюбленных мыслей писателя), — часть человечества, людского сообщества, основанного на доброте, справедливости и любви. Именно высокие человеческие чувства — то всеобщее, что объединяет людей. Не корысть, ненависть, эгоизм, индивидуализм, разъединяющие людей, а именно высокие человеческие чувства.


Съевшие яблоко

Роман о нужных детях. Или ненужных. О надежде и предреченности. О воспитании и всех нас: живых и существующих. О любви.