Немота - [49]
Во второй половине дня, когда ничто не предвещало беды, раздался не вписываемый в сценарий звонок в дверь. Я собирался уходить и успел бы, если б не завалившийся за диван зарядник от телефона. В поисках этой неприметной херни мы облазили всю квартиру, но уж, видно, неспроста она туда упала, оттянув мой уход минут на пятнадцать.
— Отец?
Отрицательно качнув головой, Влада настороженно поднялась с пола и бесшумно прошла в прихожую. Звонок раздался снова. Я напрягся, следя из гостиной за её рваными движениями: чего так пугаться? Посмотрев в глазок, она оторопела.
— Влад? В чём дело?
— Ни в чём.
— Хочешь, я открою?
— Не надо.
После третьего затяжного звонка она перестала заламывать руки, судорожно повернув ключ.
Я ожидал увидеть отца, мать, соседа, курьера, представителей торговой компании, волонтёров, сектантов, но, когда пришедший человек переступил порог квартиры, внутри похолодело. То был явно не курьер и уж тем более не отец.
— Напугала. Могла б хоть смс кинуть, — произнёс осанистый парень лет двадцати семи, приобняв её свободной рукой. Среднего роста, средней комплекции, с безупречной короткой стрижкой и благородной растительностью на изысканно утончённом лице. Одет был в чёрную стёганую куртку, синие джинсы, заправленные в ботинки на шнуровке. Заметив меня из-за плеча Влады, сидевшего на диване с зарядником, оперативно смекнул. — А, так ты не одна?
— Это Глеб, — проговорила она, бегло обернувшись.
— Я понял. Снимаете?
— Обсуждаем.
Оценивающе просканировав мою охуевшую харю, он небрежно поставил на пол пакет из крафтовой бумаги и, переведя пристальный взор на Владу, скептически ухмыльнулся. — Тут твои шорты, майка и горячая паста с морским салатом — поешь. Ты худнула. Друга заодно угости. Голодный, наверно, от интенсивных обсуждений.
— Спасибо.
— За продукты?
— За интенсивную заботу.
— Не беспокойся, проходить не стану. Продолжайте. Пардонюсь за вторжение. Если деньги закончатся или передумаешь насчёт выходных, позвони.
— У меня есть и деньги, и еда. Не за чем напрасно беспокоиться.
— Вон как? Учту на будущее. Как процесс-то?
— О чём ты?
— О том же, о чём и ты.
— Если ты про съёмки, то с ними всё в порядке.
Можно было предположить, что заботливый человек приходился Владе двоюродным братом. Дядей. Внешнее сходство между ними прослеживалось. И скажи мне такую байку, я бы стопроцентно повёлся. Всё что угодно, лишь бы отогнать ртутными шариками рассыпавшиеся мысли. Однако на выходе бородатый волшебник, привезший пасту, смягчившись, бесцеремонно и весьма недвусмысленно притянул её к себе, в белых носках выведя в подъезд на аудиенцию. Влада не сделала попытки отстраниться. Минут десять они разговаривали за закрытой дверью, а когда тот ушёл, она провалилась. Молча выкладывала на кухонный стол продукты из пакета, не реагируя на моё присутствие. Глаза застывшие, мимики ноль. Чего тут думать? Я стоял в проёме, анализировал развернувшуюся сцену, чувствуя себя статистом в закулисье приторной драмы. Сантиментов, пожалуйста. Всё ж по лекалам.
Пиздец. Пиздец в том виде, в каком он есть — тривиально мерзотный и пакостный.
Дробя взглядом геометрические узоры на обоях, ждал, что Влада нарушит тишину и худо-бедно прокомментирует произошедшее, но она молчала. Настойчиво. Грузно. Как вести себя, как подступиться к ней, я понятия не имел. Опять. Да и надо ли? Сходив в гостиную за рюкзаком, запихнул в него найденный зарядник и принялся обуваться, не без труда сдерживая внутренний смерч. Неприступное молчание в такой уродливой ситуации врезалось занозами в пальцы, в виски, вызвав желание разбомбить зеркало, окно, телефон — похрен, лишь бы всколыхнуть человека. Вывести из статики. Скажи, что ты тут. Скажи, что я не дебил, которого наебали, и связь между нами — не компостная труха. Давай же. Хоть что-то.
— Больше не придёшь? — услышал наконец, завязав шнурки.
— Почему?
— Почему? Ты ведь не тупой.
— Видимо, тупой. Объясни, если тут есть что объяснять.
— С чего начать?
— Спишь с ним?
— Не сплю.
— А шорты забываешь. Забавно.
— Чего забавного?
— Так, забей. Ты не обязана оправдываться.
— Я расскажу обо всём подробно, но не сейчас. Сейчас на эмоциях мы не услышим друг друга. Только усложним. Не делай предвзятых выводов просто.
— Вы встречаетесь?
— Иногда.
Я кивнул, сняв с вешалки куртку, понимая, что конкретики от неё ждать бесполезно, и не нужно оно мне вдруг стало. Хотелось как можно скорее смотаться.
— Глеб?
— Что?
— Не стоит прощаться вот так.
— А как стоит? Поцелуемся? Извини — я на фрилав не подписывался. Не хочу подбирать с пола крошки, — тон звучал агрессивнее. Я слышал себя со стороны, но язвы до пузырей жгли слизистую. Влада замолкла. Стояла, как раненый цыплёнок, сиротливо уставившись в пол, не смея и глаз поднять. Впервые меня это не то, чтоб не разжалобило, а ещё пуще вывело из равновесия. — Сообщи мне, когда решишь возобновить съёмки. Проект мы добьём. Я не сольюсь.
Она не ответила. Я ушёл, машинально хлопнув дверью. По-детски. Как нервный пиздюк, не разобравшись в случившемся. Обида, хлынувшая из лопнувшего волдыря, затапливала, в голове засели руки, непринуждённо обхватившие талию, к которой совсем недавно прикасались мои. Робко, боязливо прикасались. Без уверенности в том, что к этому человеку вообще позволительно прикасаться.
Артур Аристакисян (1961) — режиссер фильмов «Ладони» (1993) и «Место на земле» (2000). Проза публикуется впервые.
Роман о научных свершениях, настолько сложных и противоречивых, что возникает вопрос — однозначна ли их польза для человечества. Однако прогресс остановить невозможно, и команда лучших ученых планеты работает над невиданным в истории проектом, который занимает все их помыслы. Команда — это слепок общества, которое раздирается страшными противоречиями середины 21 века: непримиримыми конфликтами между возрастными группами, когда один живет в 3 раза больше другого, а другой, совершенно не старясь, умирает до срока.
Это роман о трудностях взросления, о сложных решениях, которые определяют судьбу, о мужской дружбе со всем ее романтическим пафосом и противоречиями, соперничеством и искренней привязанностью, предательством и прощением, подлостью и благородством. Главный герой пишет романы, которые читает только его друг. Не писать герой не может, потому мелькнувшие эпизоды каждого дня преобразуются в его голове в сюжеты, а встреченные люди в персонажей. Он графоман, бесталанный писака, выливающий на бумагу свою комплексы, или настоящий писатель, которому обязательно предстоит написать свою главную книгу? Содержит нецензурную брань.
В самолете летят четверо мужчин, вспоминая разные эпизоды своей жизни. Победы и поражения каждого всегда были связаны с женщинами: матерями, женами, дочерьми, любовницами. Женщины не летят на этом рейсе, но присутствуют, каждая на свой лад, в сознании героев. Каждый персонаж вплетает свой внутренний голос в чередующиеся партии, которые звучат в причудливой Биарриц-сюите, по законам жанра соединяя в финале свои повторяющие, но такие разные темы, сводя в последнем круге-рондо перипетии судеб, внезапно соприкоснувшихся в одной точке пространства.