Немота - [37]
О том, что мать — алкоголичка, Макс обмолвился на первом курсе. Причём не в какой-то задушевной беседе, потягивая вискарь, а так, между делом, будто речь шла об опорожнении на белье. Кирилл тем воскресным утром спалил гречку, расстроился, а Макс сквозь смех брякнул, что когда мать бухала, гречкой он питался регулярно и переел её однажды настолько, что сутки блевал такой взбухшей кашеобразной массой. Сказать, что я удивился — не скажу. Шрамы на себе беспочвенно не оставляют. А касательно отца — того не стало, когда Максу было три года. В силу возраста, он не помнил его. Из полученной по фото и рассказам родных информации вычленил железные факты, что поженились родители по большой любви и, продав квартиру отцовской бабки, открыли на рынке палатку с топовым шмотом. Девяностые — время рейверов, техно-дискачей, платформ, культового журнала «Птюч», соответственно, уйти в неформальную молодёжную культуру оказалось выгодной стратегией. Бизнес попёр и попёр удачно. От переизбытка денег родители Макса и сгорели. Подсели на травку, бухло. При этом об отце Макс никогда не отзывался в уничижительном ключе. Напротив, с размашистой гордостью кичился, что, благодаря найденному в восемнадцать лет чемодану его личных вещей, увлёкся Ницше, техно, киберпанком, оттуда — изучением 3D-моделирования. Кроме того, привёз в Питер отцовскую кассету с дебютным альбомом «Moby», отцовскую пачку журналов и флисовую толстовку синего цвета с молнией на горле, которые со времён общаги хранил под стопкой одежды, как хрусталь, завёрнутый в газету. О матери же говорил обобщённо: «да, бухала, с семи до двенадцати лет я жил с бабушкой, но это изжитая себя, безынтересная история». Изжитая ли?
Застав Макса в слезах, выйдя из ванной, я убедился в обратном. Он, как и пятнадцать лет назад, плыл по жизни тем покинутым ребёнком с неудовлетворённой потребностью в манкой, как пух, родительской любви, провалившись в которую, можно расслабиться, имея лишённое опасности завтра. И послезавтра. И послепослезавтра. Никто не уйдёт. Никто не отвергнет тебя, предоставив бритве и бьющему по рёбрам чувству вины.
12
На работу я проспал. Черепушку будто миксером взбили, во рту пересохло. С закрытыми глазами натянув футболку, джинсы, выудив из коробки с носками чистую пару, собрал волосы, умылся, хлебнул стакан воды и уже через полчаса был на месте. От того, чтоб напрочь не скваситься, отвлекло поступление нового товара и, как следствие, кипучий поток покупателей, но осадочной крошкой засели размышления о Максе, Владе. Почему не мог прямо спросить у неё о том, что произошло? Когда мы теперь увидимся? И увидимся ли? Глупо ломать потенциально внушительный проект из-за недосказанности, но ночь стёрла всякую веру в благополучный исход, оставив покорёженную папилломами корку сожалений.
В таком унылом застое я обслуживал людей, когда часа за полтора до окончания смены, заполняя дисками пустоты на полках, услышал за спиной слабое: «Привет». Повернувшись, обескураженно подвис.
— Можно отвлечь тебя? Это по поводу вчерашнего вечера.
— Конечно.
— Некрасиво с моей стороны получилось. Извини, что ничего не объяснила
— Всё нормально, — соврал я, любуясь щербатой шеей, выглядывающей из-под расстёгнутой джинсовой куртки.
— Не нормально. Чувствую себя виноватой. Так не поступают с людьми после… откровений. Хочу, чтоб ты знал: то негативное поведение не связано с тобой. У меня был неприятный день, поэтому домой вернулась на нервах. Тебя обидела. Осознанно в какой-то степени, но не желая того.
Слушая её, настоящую, взволнованную, я попускался. Всё хорошо. Теперь полой грудью можно выдохнуть и глотнуть чистый, не загаженный плевелами воздух.
— Насчёт фильма я написала обдуманно. Мне действительно кажется, что нужна перезарядка.
— Наверное.
— Такие съёмки много дают и много забирают. Хочу как-то отблагодарить тебя.
— Ты уже отблагодарила, — спизданул я, мигом сообразив, как сально это прозвучало. Влада сконфузилась, но постаралась не подать вида.
— Ты не занят в свои выходные?
— Нет.
— Тогда предлагаю собраться у меня вне съёмок. Посидим, фильм посмотрим. Я приготовлю чего-нибудь.
Сутки терзался в деструктивной рефлексии, и вот сама Влада приходит ко мне на работу, предлагая встретиться в неформальной обстановке. Съеденная ложка сахара неспешно растворялась. Если б за переживания в награду давался драгоценный трофей — я готов страдать сколь угодно.
— Так что?
— Полностью за.
— В четверг или в пятницу?
— В четверг.
— Идёт.
Уходя, Влада пожелала мирного завершения дня, а я с томлением сокрушался, что до запланированной встречи ещё целых две ночи. Но если выяснилось, что всё в порядке, можно и подождать, используя «вк». Однако не хотелось спугивать голубую тень надежды плоским набором букв, поэтому за сутки с лишним не послал ни единого сообщения. Когда эмоции достигли пика, текст не способен стать суррогатом реального присутствия человека. Вместо задалбливания Влады смс-ками я терпеливо ждал.
А в четверг, протерев предварительно кроссовки, сгонял в душ, оделся и, не проигнорировав соблазн брызнуться духами, в восьмом часу вечера стоял у отдела с десертами в супермаркете, мечась между эклерами, малиновыми тарталетками и пирожными «Эскимо». Эклеры — банально, тарталетки — на любителя, третий вариант привлёк незаезженным оформлением, его и сунул в корзину. Уместно ли брать алкоголь? Вряд ли. Всё, кроме пива, придаст ситуации интимный подтекст, а пивас — панебратский. Высечев на гладкой поверхности выемки заморочек, решил обойтись сладким и фруктами. Стоя же у кассы, с сомнением покосился на презервативы. Взять/не взять? На секс я не рассчитывал, говоря откровенно, но жизненный опыт научил, что подстраховка не помешает. Мало ли. Пусть будут. Дождавшись своей очереди, выложил из корзины пирожные, персики, пластиковый контейнер со свежей черешней.
Олег Кашин (1980) российский журналист и политический активист. Автор книг «Всюду жизнь», «Развал», «Власть: монополия на насилие» и «Реакция Путина», а также фантастической повести «Роисся вперде». В книге «Горби-дрим» пытается реконструировать логику действий Михаила Горбачева с самого начала политической карьеры до передачи власти Борису Ельцину.Конечно, я совершенно не настаиваю на том, что именно моя версия, которую я рассказываю в книге, правдива и достоверна. Но на чем я настаиваю всерьез: то, что мы сейчас знаем о Горбачеве – вот это в любом случае неправда.
Загадочный рассказчик, чья судьба неразрывно связана с жизнью главных героев, начинает свою страшную и одновременно трогательную историю. Историю, начало которой было положено в 1939 году. Зиглинда живет в Берлине в обычной семье. Мама — домохозяйка, а папа работает цензором: вымарывает из книг запрещенные слова. Его любимое занятие — вырезать фигурки из черной бумаги и ждать конца войны. Но война продолжается, и семья девочки гибнет, а она оказывается в опустевшем здании театра — единственном месте, где можно чувствовать себя в безопасности.
Случайная встреча семилетнего Адама и Барона – пожилого одинокого физика с оригинальными взглядами на бытие – круто меняет судьбу мальчика, до того обещавшую быть непримечательной. Впрочем, меняет она и жизнь мужчины, который относится к своему подопечному словно к родному сыну. Исповедуя гедонизм, Барон игнорирует течение времени и избегает привязанностей. Этому он учит и Адама. Однако теория пребывания в золотом коконе начинает трещать по швам, когда Адам познает любовь и связывает себя узами с девушкой, обреченной на скорую смерть…
Пять месяцев назад Ник, бойфренд Валери Лефтман, открыл стрельбу в школьной столовой, убив многих учеников и учителей и застрелив себя. Пытаясь его остановить, Валери получила ранение в ногу и случайно спасла жизнь своей одноклассницы. Однако ее обвинили в случившемся из-за списка, который она помогла составить, – Списка ненависти, включающего более сотни людей и явлений, которые ненавидели Валери и Ник. Все лето девушка провела в больнице, где с ней обращались как с возможной подозреваемой. Оказавшись наконец дома, Вал готовится вернуться в школу и продолжить обучение в выпускном классе.
Семья Липы — семья предпринимателей. Она, ее родители и младший брат Берти зарабатывают себе на жизнь сбором металлолома. Их бизнес труден, непостоянен, а порой и просто опасен, хотя семья живет в мире возвышенных метафор, созданных главой семьи. Их труд — благороден, платят за него — «звонкой монетой», а найденные предметы свозятся прямиком в… «Рай».В романе одного из самых ярких голосов немецкоязычной литературы соединились фантазия и суровая семейная история, гротеск и трагедия целого поколения, оторванного от корней.
Родители маленького Димы интересуются политикой и ведут интенсивную общественную жизнь. У каждого из них активная гражданская позиция. Но вот беда: мама и папа принадлежат к прямо противоположным лагерям на политическом поле. Очень скоро Дима замечает, что трагически расколота не только его семья… Книга содержит нецензурную брань.