Немота - [25]

— У тебя, кстати, есть повод так думать, — произнесла она с чувством вины, намекнув на сцену, завершившуюся слезами. После чего тем же тоном продолжила. — До семнадцати лет я мало что понимала. Жила, как растение — водой поливали, и хорошо. Музыкалка, художка, курсы по журналистике — ходила туда, как на работу в несколько смен, но сказать, что мне это нравилось — не скажу. Ни в музыке, ни в рисовании, ни в чём-либо другом не получалось раскрыться, будто блоки держали.

— В виде родителей?

— Да. Занималась по их воле, но и взбунтоваться не могла. Нужно развиваться, расширять кругозор, закладывать базу — только это от них и слышала. То, что лично мне было важно, никого не интересовало — к теме безусловной родительской любви, да. Они не пытались увидеть в моём лице отдельного индивида с не зависящими от них ориентирами — лишь предмет своих нереализованных амбиций. Проекцию себя любимых. Мать тряслась за то, чтоб я состоялась в лингвистической среде, стала успешной карьеристкой, отец с восьми лет прессингом наставлял на архитектурную деятельность. А у меня даже мизерных задатков ни к языкам, ни к техническим наукам никогда не было. Я увлекалась японской культурой, Харуки Мураками, влюбившись в «Норвежский лес» и трилогию Крысы, фанатела по «Him», всю жизнь замещала реальность фантазиями, сочиняла в голове истории. И вот по случайности в начале одиннадцатого класса наткнулась на «Процесс» Сюдзи Тэраямы, затем посмотрела «Пастораль. Умереть в деревне», «Томатный кетчуп императора», стремительно провалившись в арт-хаус. Узнала о том, что такое экспериментальное кино, экспериментальная музыка. Открыла для себя психоанализ и Дэвида Линча, полностью сломав костяк, созданный предками. Позже проснулось желание визуализировать собственное нагромождение возникающих образов, синтезировать их между собой, задействовав звук, графику. Изначально оно вылилось в форму комиксов, но иллюстрации и половины того, что мне хотелось сказать, не доносили. Как жевать пенопласт, представляя хлеб. Писала я всегда коряво, к фотографии, обесцененной соцсетями, отношусь настороженно, со слухом проблемы. Язык видео пришёл как компромисс. Это та область, в которой могу быть собой.

— Что-то вроде связующего звена?

— Да. Примерно.

— Родительские ожидания на твой счёт обломались?

— Ещё как, но и мои тоже. В результате скандалов затею поступать на режиссёрский одобрили, только на бюджет я не попала. Нехватка подготовки по профилю. Хотела набраться опыта, поснимать, изучить теорию кино, подав документы через год — родители настояли на платном, аргументировав тем, что в киношную сферу проходят феноменально одарённые люди, поэтому уж лучше они вложатся, чем будут смотреть на моё паразитирование, не гарантирующее благополучный расклад при повторном поступлении. Я поддалась. Когда самые близкие люди убеждены в твоей неказистости, вера в себя расщепляется на сотни выедающих тараканов. И тем не менее, с грузом ответственности в виде заплаченных денег начала учиться, грезя встретить интересных людей, создавать в команде космические проекты, но то, что в нас закладывали, не имело отношения к аутентичному творчеству. Мне хотелось копаться в низинах человеческой природы, экспериментировать, искать свой почерк, в вузе это жёстко пресекалось, высмеивалось — «так неправильно», «так не делается», «не изобретай велосипед», «это претит композиционному строю», «где мораль?», «где рациональное зерно?» и так далее.

— Совок?

— Железный. Люди, молящиеся на Михалкова и Кончаловского — куда на этом уедешь? Попросив у родителей прощения, ушла после первого курса, не закрыв сессию. Причём незапланированно. На протяжении семестра работала над курсовым проектом, его не приняли, отчитали за то, что моё видение оскорбляет искусство, что никакой функции, кроме как разрушительной, подобные работы не несут. Посоветовали проанализировать «Утомлённые солнцем» и до осени снять курсовик, «отвечающий канонам высокого». «Утомлённые солнцем» я посмотрела, сравнила степень разочарования со стоимостью обучения и написала заявление на отчисление. Не удаётся мне мыслить канонически. Не думаю, что сегодня, когда в мире полнейший хаос, каким-то канонам должно быть место. Творчество разве обязано нести морализаторский посыл?

— Творчество вообще, я думаю, ничего не обязано, кроме как являться сублимацией автора. Если оно помогает залатывать внутренние пробоины — отлично, а нет — так и нет смысла им заниматься. Я не верю в искусство ради искусства, выстроенное на голом прагматизме.

— Музыка была для тебя такой?

— На тот момент да. В горле хронически ком стоял до девятнадцати лет. После всё ушло, но когда я писал, становился наиболее близок к себе настоящему.

— Что такое ты настоящий? Именно ты.

Хотелось ответить коротко: «Тот, что был час назад при фиолетовом свете», но это ничего не объясняло. Водя указательным пальцем по стенке кофейной чашки, я напрягся. Сложно.

— Наверно, тот, что не исправлен общественными внушениями, предрассудками. Родительским вмешательством. Уязвимый. Тот самый ребёнок из прошлого, возможно, обладающий лишь генетическими особенностями и никакой замыленностью в сознании.