Немота - [15]

Так было до тех пор, пока однажды после ужина Саша не передала мне письмо, загадочно подписанный зелёной пастой: «Глебу из второго отряда». Я обомлел. Любовное послание?

Дождавшись, пока пацаны уйдут танцевать, распечатал конверт, выудив сложенный вчетверо лист, исписанный мелким, но разборчивым почерком. Это не было легковесной запиской по типу: «Ты мне нравишься, давай встречаться». Сейчас, спустя годы, я даже любовным посланием назвать не могу то, что прочитал тогда. Нечто чудаковатое, эфемерное и вместе с тем жгуче отчаянное. Письмо я планировал выкинуть перед возвращением домой — не сумел. Рука дрогнула. А содержание было таким:

Привет, Глеб! Меня зовут Майя. Осмелилась написать, чтобы сказать тебе спасибо. Спасибо за то, что ты есть, за то, что своим выступлением подарил мне веру и надежду в лучшее. После концерта я весь вечер проплакала, а утром впервые со дня приезда без страха вышла из комнаты. Появилось желание открыться миру, перестать быть беспомощной песчинкой без прошлого. И это так здорово! Я никому раньше не открывалась. Никому не жаловалась — не хотела казаться слабой, но знаешь, перед тобой не стыдно. Ты другой. Не похожий на всех, кого я знаю. В тебе чувствуется доброе, чистое сердце. У меня большой страх людей, потому что много зла видела с раннего возраста. Встретить кого-то, кому можно верить — это, наверное, чудо.

Напиши, пожалуйста, ответ. Мне так хочется поговорить с тобой, послушать в твоём исполнении песни, узнать, что ты любишь, а что нет. Сама я увлекаюсь рисованием, аниме и немного сочиняю стихи. Боюсь их кому-то показывать, но тебе обязательно дам почитать, если будет интересно. Только ты ответь, пожалуйста.

Ещё раз большое спасибо.

Это тронуло меня. Тронуло до мурашек, однако в силу возраста и ментальной ограниченности, я не осознал ни истинного смысла письма, ни мотива человека, его написавшего. Хотелось скорее узнать, что это за Майя, сколько ей лет, красивая ли. Из объёмного текста эгоцентрично вычленил отдельные фразочки и, будучи растением, выросшим в тепличных условиях, самодовольно свёл к тривиальной формулировке: «Какой же ты классный, хочу с тобой встречаться», потому как другого на тот момент не понимал и не сумел бы понять.

Задался установкой аккуратно выяснить, кто автор письма. Каким бы доморощенным сорняком я тогда ни являлся, шестым чувством допетрил: рассказывать новым друзьям, что какая-то Майя написала мне исповедальное письмо со словами обожания, неправильно. Есть что-то, что должно остаться сакральным. Поэтому решил уличить подходящий момент, и наедине выведать у Саши о девчонке, передавшей конверт. Как выглядит, из какого отряда. А, может, это вообще написал кто-то, кого я знаю, с кем пересекаюсь десятки раз за день, прикрывшись абстрактным именем? Или приколюха от Насти, догадавшейся о моей влюблённости?

Перед ужином мы с пацанами пинали мяч на площадке, окружённой молодыми берёзами. Чистенькие, полторы недели назад приобретённые конверсы потёрлись, стоптались, покрылись несмываемым слоем пыли, превратившись из бело-красных в серо-кирпичные, но «хер с ними», — думалось. Какие конверсы, когда вокруг происходил такой крышесносящий движ? Тем днём я как никогда дерзко рубил по мячу, забив раз семь Кучерявому и три — Паштету. После такого-то письма не хапнуть каплю превосходства трудновато. Не представлял, что стану делать, выяснив личность своей поклонницы, если она и впрямь существует, поэтому временно томился неведеньем, ослеплённый прожектором показного заскока.

В момент смены позиций чуваки стали раздражённо коситься на низкорослую тощую девочку лет двенадцати, одичало стоявшую под деревом метрах в пяти от площадки. С причёской под мальчика, облачённую в синюю олимпийку, оранжевую футболку с изображением далматинца, ниже — расклешённые джинсы, какие носила моя двоюродная сестра году в две тысячи втором. Стояла, смотрела в нашу сторону, спрятав руки в карманы олимпийки. Шея тонюсенькая, как у цыплёнка.

— Кто это? — бросил я, присев перевязать шнурки. — Чё так напряглись?

— Да детдомовская, — облокотившись о ворота, сипло ответил тяжеловесный краснощёкий Макар в фиолетовой майке, от которой неимоверно несло потом и пролитым молоком. — Чё тут ошивается? Может, мячом по репе дать, чтоб ушла?

— Оставь малявку, — вмешался Костян. — Сдалась она тебе? Пусть стоит.

Пока все ждали Кучерявого, ушедшего в корпус за газированной водой, я невольно высматривал среди собравшейся неподалёку толпы мелькавший иногда силуэт фактурного тела Насти, обтянутого короткой джинсовой юбкой и белым топом. Если одни девчонки в пубертатный период отличались лишним весом, другие — гуттаперчивой нескладностью из-за несоответствия роста мышечной массе, Настя обладала совершенными, не по годам развитыми формами, так как с детства занималась танцами. А понимая свою выигрышную позицию, несла себя нарочито уверенно, не имея загонов, свойственных её подружайкам, что гнулись, капризничали, без надобности включая кисейных барышень. К тому же она была компанейской, лёгкой на подъём. Отсюда логичный ответ, почему её многие хотели.