Немного удачи - [125]

– Надо же, о таком мне родители не рассказывали.

– О чем? – спросил Фрэнк.

– О том, что можно лечь в кровать замужней, а потом как будто снова выйти замуж.

После этого они встали и приступили к своим обычным делам, но, как будто по общему согласию, не стали говорить ни о чем практическом, не строили никаких планов. Они как будто снова стали незнакомцами, и ничего более романтичного с Фрэнком никогда не случалось.

Джеймс Хаггард Апджон и его жена, Фрэнсис Трэверс Апджон, приветствовали гостей в музее искусств «Метрополитен», когда Фрэнк впервые увидел их. Фрэнк стоял позади Энди, которая одолжила у знакомой в «Бергдорфс» платье от Диор. Сам Фрэнк был одет в смокинг и, глядя на Джима Апджона, подумал, что надевать его теперь придется часто. Коктейльную вечеринку устроили в честь открытия самой крупной со времен войны выставки греческого и римского искусства. От Джеймса Апджона Энди отделяло три человека. Два. Один. Энди протянула руку, и Апджон отвернулся от пожилой дамы, с которой разговаривал, и поднял голову.

– Мистер Апджон, – сказала Энди. – Благодарю вас. Приятно с вами познакомиться.

За то время, что понадобилось Энди на улыбку, на профессионально добродушном лице Апджона отразилось по очереди смятение, удивление, удовольствие.

– Благодарю вас за визит, – ответил он. – Уверен, мы раньше не встречались.

Фрэнсис Трэверс Апджон повернула голову вправо.

– Конечно, нет, – сказала Энди. – Мы недавно переехали в город. Я Андреа Лэнгдон, а это мой муж Фрэнк.

Фрэнк протянул руку. Рукопожатие Апджона было кратким и мужественным – вверх, вниз, на этом все. Он едва заметно поклонился. За полсекунды своего существования это лестное движение дало понять, что Энди, а значит и Фрэнк, могут рассчитывать на более близкое знакомство с Джеймсом Хаггардом Апджоном, эсквайром. Фрэнк не мог не испытывать особенной радости, когда очередь двинулась дальше.

Вестибюль «Метрополитену», украшенный копиями различных знаменитых древних статуй (Фрэнк узнал «Нику Самофракийскую» и «Лаокоона»), сильно отличался от Флорал-Парк, но после того как Артур обеспечил им приглашения, Фрэнк исходил весь музей вдоль и поперек. Он запомнил названия картин и имена художников (Рафаэль, Пикассо, Майоль), чтобы хотя бы сделать вид, что знаком с их работами. Он не так уж плохо разбирался в искусстве – стоя напротив обнаженной натуры Майоля рядом с копией статуи Афродиты, он так заинтересовался их схожими чертами, что когда рядом возник Джим Апджон и заговорил с ним, Фрэнк слегка вздрогнул. Апджон предложил ему сигарету.

– Не курю, – сказал Фрэнк. – Но спасибо.

– Кто вы такие? – спросил Апджон. – Я вас раньше не видел.

– Так, деревенщина, – ответил Фрэнк. – Недавно переехали в большой город.

– Как вы попали на эту вечеринку? – Он спросил это не подозрительным тоном, а с настоящим любопытством, будто ребенок. Фрэнк готов был съесть свою шляпу, что этот тип не шпион.

– Андреа всех знает, – сказал он.

– Я бы хотел, чтобы она узнала меня.

– Все так говорят, – сказал Фрэнк. – Спасибо, что так прямо выразили свои намерения.

Апджон улыбнулся.

– Это не мои намерения. Миссис Апджон за этим следит. Но когда в скучном городе, полном скучных людей, появляются новые лица, невозможно не радоваться хотя бы чуть-чуть.

– Мы все еще в Де-Мойне?

– Даже Нью-Йорк превращается в маленький городок, если вокруг всего четыре сотни респектабельных людей, половина из которых на тебя злится.

– Не верится, что вы могли кого-то обидеть, – сказал Фрэнк.

– Нет, но у меня много родни.

После коктейлей, когда начались танцы, Апджон дважды прерывал Фрэнка и Энди. Фрэнк решительно пригласил Фрэнсис на танец и так хорошо вел и кружил ее по комнате, что, когда музыка остановилась, она пожала ему руку.

Фрэнк доложил Артуру, что вышел на связь и что Апджон непременно приударит за Энди еще до конца месяца.

– Считай это своим патриотическим долгом, – сказал Артур.

– Постараюсь, – ответил Фрэнк.

Но в их следующую встречу на открытии галереи две недели спустя Апджон последовал за Фрэнком, который вышел на улицу глотнуть воздуха, и они болтали минут пятнадцать. Докладывая Артуру, Фрэнк сказал:

– По-моему, он меня к чему-то готовит.

– Ты что-нибудь говорил про Элоизу?

– Нет. Почему про Элоизу?

– Ну, мы за ней наблюдаем. Может, они за ней тоже наблюдают.

– Почему вы наблюдаете за Элоизой? Она страстно ненавидит Сталина. Рассказывает Розе, что Сталин и Маунтбеттен убили ее отца. Во время Хэллоуина они называют пару тыкв «Джо» и «Лу», а на следующий день бьют их палками.

– Она общается с Браудером[93]. На нее заведено дело.

– Ну, наверное, вам о ней известно больше, чем мне. Когда я виделся с ней на прошлый День благодарения, она ни разу не упомянула партию. Я решил, она перешла к социалистам Шехтмана[94].

– Я не беспокоюсь об Элоизе. Но за Апджоном приглядывай. И…

– На Апджона есть дело?

– И не одно, – сказал Артур. – С этими делами настоящий хаос. В любом случае…

– Что в любом случае? – спросил Фрэнк.

– Тебе следует знать, что ее арестовали.

Фрэнк невольно вспомнил свой последний завтрак с Джуди, торт «Красный бархат», выражение ее бледного лица в окне трамвая. Может, его слова тогда задели ее сильнее, чем ему казалось.