Немного удачи - [124]

В течение долгой минуты они смотрели друг на друга, потом Артур добавил:

– Слушай, брат, половина моего правительственного агентства вышла из-под контроля. Я бы сказал, они спятили, но так я могу выразиться только здесь, посреди парка и под вой ветра. Им достаются все деньги и приключения, а нам все бумаги, карандаши и кое-что на почитать и поразмыслить. Чем медленнее мы работаем, тем больше они сходят с ума. Я и мои семь гномов все читаем, читаем, читаем по двенадцать часов в сутки. Когда Лиллиан и дети ложатся, я работаю еще три часа. Ума не приложу, как нам сделать еще одного ребенка. – Они двинулись обратно к остановке. – Но благодаря тебе и нашему последнему приключению я создал себе в агентстве хорошую репутацию, и в результате, когда коллега предложил нанять сорок двух бывших нацистов, чтобы внедрить их в польское правительство, я смог возразить, что это, по-моему, плохая идея. Когда твой бывший источник информации арестуют, это поможет занять их, и значительные ресурсы будут брошены на то, чтобы выжать из нее информацию. Очень красивый джентльмен, с которым ты теперь подружишься, вызовет еще большее волнение, так что я молюсь Господу, чтобы он трудился как пчелка, пересылая информацию кому-нибудь в Москве под кодовым именем, например, Бинки. А, – Артур слегка ткнул его в ребра локтем, – если он честный, то ты все равно познакомишься с одной из важных шишек в обществе.

К тому времени, как подошел автобус, Фрэнк уже был готов начать работу, но лишь наполовину понимал почему. Он рассчитывал на оплату своих услуг. Может, дело в том, что Артур действовал умело, знал, чем его приманить, знал, как сказать «Москва» особым обеспокоенным тоном (а может, Фрэнк был должен Артуру за работу с документами и за новую, в «Груммане», – Артур никогда не упоминал об этом, но, возможно, он считал, что обязательства Фрэнку очевидны)? Или дело в том, что приключения сами по себе доставляли ему удовольствие, выводя его из домашней рутины назад к тем годам, что он провел в палатке или на войне, к тем годам, когда он просто так мутил воду? Так или иначе, Артур знал, чего от него ждать.

За годы, прошедшие со времени учебы в колледже, они оба изменились. Этого было почти достаточно, чтобы заставить Фрэнка поверить в то, что такая вещь, как зрелость, существует. Теперь он не пытался поговорить с ней – он на самом деле с ней разговаривал. Если она была в комнате, а он о чем-то думал, то высказывал свои мысли вслух, какими бы они ни были. Конечно, он с нежностью вспоминал Лоуренса, но те мальчишки, которыми они были, сейчас казались ему ужасно юными. Он представлял их как крошечные головки, выглядывающие из-за руля огромного «Летучего облака». Их ноги едва доставали до педалей. Как-то ночью они с Энди лежали в постели перед сном и вспоминали Лоуренса.

– Знаешь, – сказала Энди, – это был первый умерший человек из тех, кого я знала. Трое из моих бабушек и дедушек тогда еще были живы, а один дедушка погиб в первую войну, так что меня это просто поразило. Это я должна была успокаивать Юнис. Я чувствовала себя маленьким ребенком. В результате она успокаивала меня.

– Мне казалось… даже не знаю, – помедлил Фрэнк, – что ей как будто все равно. Я ее за это ненавидел.

Энди затянулась сигаретой и, осторожно положив ее в пепельницу, повернулась к нему. Фрэнк не собирался ничего не говорить о Юнис. То, что это замечание просто вырвалось у него, доказывало, насколько иначе он чувствовал себя с Энди, чем когда-то с Хильди. Она положила руку ему на грудь. Яркий луч уличного фонаря проскользнул между неплотно закрытыми шторами, осветил ее макушку и разделил лицо на две половины.

– Милый, ты думаешь, мы не замечали, как ты на нее злишься? Но на тот момент ей и правда не было до него дела. Она собиралась порвать с ним перед тем, как он подхватил инфекцию.

– Но ты говорила, они собирались пожениться.

– Это она тогда так сказала мне и его родителям, но позже она рассказала мне правду. – Энди взяла его за руку. – Дорогой, мне нравился Лоуренс, но ты любил его сильнее всех. – Потом добавила: – Я думала, может, в армии у тебя появится какой-нибудь такой же близкий друг.

Когда несколько часов спустя их разбудила разыгравшаяся гроза, она лежала на спине, укрытая лишь наполовину, а Фрэнк прижался к ней, зарывшись лицом ей в волосы. Видимо, его разбудил раскат грома, но когда вспыхнула молния, первым, на что он обратил внимание, был аромат, исходивший от Энди, – сочетание сна и духов «L’Air du Temps», которые он подарил ей на День святого Валентина. В тот момент она повернулась к нему, и ее гладкое тело в его объятиях едва ли не сбило его с толку. Он целовал ее шею, волосы, голову за ушами, изгиб ее плеч, везде. Он спустил бретельки ее ночной рубашки с плеч, а она тем временем освободила его член из-под эластичной ткани боксерских трусов. Он сгорал от нетерпения, желая оказаться внутри нее – Андреа, Энди, Хильди, этой женщины, той девушки. В кои-то веки его не нужно было подбадривать или убеждать. Что это? Чем бы это ни было, каким облегчением было просто желать ее, находить ее плоть, и ее запах, и волну ее волос, и звук ее голоса неотразимо притягательными, сначала спереди, как обычно, а потом еще раз, сзади. К этому она была не совсем готова, но сочла восхитительным. Они не спали до самого будильника, а когда Фрэнк выключил его, Энди сказала: