Печаль его проистекала из того обстоятельства, что днем ранее, а точнее — поздним вечером предыдущего дня он бесцельно брел в легком подпитии по покрытому полурастаявшим снегом тротуару, обходил грязные лужи и машинальным взглядом сотрудника ОУРа[1] поглядывал по сторонам.
Впрочем, сказать, что брел Забота по слякотному тротуару и вовсе уж бесцельно, это значит погрешить перед истиной. Цель у него была. И даже целых две.
Во-первых, наметанным ментовским взглядом он процеживал толпу, надеясь вычленить из массы лиц хотя бы одно — пусть отдаленно — но знакомое. Это давало гипотетическую возможность догнаться[2] на халяву[3]. А во-вторых… конечно же… а дамы? Дамы, барышни, матроны с авоськами! Как же так? Неужели же ни одна из них, спешащих мимо, не обратит внимания на его длинный, крупной вязки красный шарф, развевающийся на февральском ветру, и не задержит мимолетного взгляда на лице его обладателя? Мимолетный взгляд — этого достаточно. Остальное — дело техники. Уж будьте уверены.
Следует, однако, заметить, что все — ну пусть не все, пусть изрядная часть — истории о его подвигах «по этой части» были беззастенчиво выдуманы им самим. Ну, согласитесь, без гроша в кармане, постоянно пьяный или дышащий прямо в личико хорошенькой барышне перегаром мент — это вам что, подарок? Это тот самый «рыцарь в сияющих доспехах», о котором она мечтает одинокими тоскливыми ночами? Нет. Это не так. Но иногда… и капитану Заботину тоже кое-чего перепадало. И вот уж тогда… Он входил в обшарпанный кабинет, который делили вместе с ним его товарищи по оружию, гордо рассекая — словно ледокол, раздвигающий форштевнем льды, — пространство перед собой громадным носом, взгляд его горел, и самые фантастические истории его сексуальных побед становились достоянием общественности. Коллеги млели и завидовали. Забота был счастлив.
Но сегодня, мутным февральским утром, восседая на колченогом стуле того самого кабинета, Заботин был тих и печален.
Дело в том, что, казалось бы, вот вчера-то ему как раз и повезло…
Возле входа в круглосуточно работающий продовольственный магазин он наткнулся-таки на подвыпившую претенциозно одетую даму неопределенного возраста, которая сфокусировала свой взгляд на его шарфе, затем взглянула чуть выше и, отметив на голове обладателя шарфа зеленую шляпу с обвисшими полями, нетрезво икнула, приоткрыла рот, очевидно пытаясь что-то сказать, но, подумав, отказалась от этой затеи.
Забота отреагировал моментально.
— Мадам, — широко улыбнувшись, галантно произнес он. — А не меня ли вы здесь, собственно, ждете?
Дама вновь окинула его взглядом с ног до головы, пожала плечами и кивнула.
— А почему бы, собственно, и нет? — негромко сказала она в пространство. — Вы тоже художник?
— Н-ну… — в свою очередь на секунду задумался Забота, припоминая сцены задержаний «преступного элемента» и неожиданно для самого себя взглянув на род своих занятий с такой вот несколько небанальной точки зрения. — Пожалуй, что-то вроде этого.
— Это вы о чем? — не совсем поняла мадам.
— Как вам сказать… Короче говоря, если кому «портрет разрисовать»[4] … то это мы всегда запросто. Не сомневайтесь.
— Портрет… — мадам чуть презрительно скривила губы. — Это же так банально. А впрочем… в какой технике вы работаете? Надеюсь, в этом, по крайней мере, присутствует экспрессия?
— О да! — совершенно искренне заверил ее капитан Заботин. — Вот в этом вы можете ни секунды не сомневаться.
— Уже хорошо. А то, вы знаете, все современное искусство… оно… — пытаясь подобрать нужное слово, собеседница Заботы пощелкала пальцами, а затем обреченно махнула рукой. — Впрочем, ну его в задницу. Там ему самое место. Надеюсь, вы со мной согласны?
— Вы знаете, я сам об этом много думал в последнее время… — Заботин аккуратно взял свою новую знакомую под локоток и ненавязчиво развернул лицом в сторону открытой двери магазина, в который они оба — как бы машинально, не прерывая содержательной беседы, — немедленно и вошли.
— Вино какой страны вы предпочитаете в это время суток? — Забота окинул взглядом прилавок винного отдела и распахнул широкое пальто, делая вид, что собирается достать из кармана портмоне. Этот его жест был сплошным лукавством, ибо никакого портмоне у него никогда отродясь не было. А последний мятый чирик[5] сиротливо лежал в кармане брюк.
— Ну что-о вы… — несколько жеманным жестом остановила его мадам. — Художники, они же всегда такие бедные. Если, конечно, они настоящие художники, а не так… модные мазилки. Вы же не какой-нибудь там модный мазилка?
— Ну что вы! — на этот раз совершенно честно и искренне возмутился Заботин. — Как вы такое про меня могли подумать?!
Да и то сказать — последний раз он отчаянно мазал[6] с полгода назад в служебном тире и получил зачет по стрельбе, только напоив инструктора изъятой во время обыска паленой водкой[7] до состояния глубокой комы. Что, спрашивается, было во всем этом такого уж особо модного?
— Ну и вот, — констатировала мадам. — Я это сразу поняла. С первого взгляда.
— Но… — притворно замялся Забота. — Выпивать за счет дамы…
А вот тут он врал. Врал отчаянно и совершенно беззастенчиво.
