Немка. Повесть о незабытой юности - [15]

На току меня окружили, затараторили, но из их вопросительных взглядов и повторения имени Мани я поняла, что спрашивают о Мане. Я показала на свой живот и сильно поморщилась. Все громко засмеялись. Теперь нас распределили на работу, и я оказалась с Розой вместе. Она заговорила со мной, но я не поняла ни слова, однако каким-то образом во время работы мы все равно понимали друг друга. Мы смотрели друг на друга и улыбались.

Когда Маня опять пришла, она настояла на своем и мы снова работали вместе. По дороге домой Маня иногда заводила разговор о Розе, выражая жестами отрицательное мнение о ней, называла её воображулей (что означало быть высокого мнения о себе) и длинношеей жирафой. Слово „жирафа" я поняла – остальное довообразила.

Так прошло, наверное, три недели, и наступила зима с сильными снегопадами. Пришла пора идти в школу.

Еще когда я после первого рабочего дня пришла домой, у нас собрались все мужчины нашей большой семьи, чтобы поговорить с отцом, как с бывшим земледельцем. Для работы в поле он считался уже старым, и его назначили пожарным в селе. Тем не менее, интересовали его вопросы земледелия. Наш зять Александр Цвингер принёс с поля полный карман земли. Он вывернул карман на швейную машину и все, протирая землю через пальцы рук, поражались этой земле. Это был чернозём. Все радовались тому, что здесь можно выращивать высокие урожаи. У нас на Волге почва была не такой плодородной, однако какие выращивали урожаи!

Однако мы не знали еще, что нас ожидает.

Мой кузен Саша Роор принес газету из правления колхоза, наверно, это была „Правда". В ней сообщалось о положении на фронте. Фашисты все еще продвигались дальше вперед, но несли огромные потери от героической обороны наших советских войск. Я иногда спрашивала себя, к кому же теперь относят нас. Но эта тема была табу. И до меня не дошло, когда и как нам дали знать, что мы, немцы, не имели права покинуть село, хотя бы для посещения села, отдаленного на 3–4 км. В начале каждого месяца приезжали из районного центра Родино коменданты, и все взрослые немцы должны были письменно подтвердить своё пребывание на месте поселения. Как-то случайно я услышала об этом из разговоров наших женщин. Честно говоря, я тогда восприняла это отнюдь не трагично, хотя мне было жаль моих родных, когда они так грустно об этом говорили. Я же радовалась, что мы можем ходить в школу. Правда, моя племянница Марийхен, теперь Маруся, страшно боялась чужой речи и осталась на год дома.

Школа находилась в центре села вблизи от сельсовета. Детям, которые жили в колхозе Свердлова, приходилось переходить через довольно глубокий ров. Напрямую вела через ров тропинка от молоканки к сельсовету. Просёлочная же дорога (т. е. дорога для конных упряжек) отворачивала у молоканки вправо и наискосок спускалась вниз, поворачивала влево и также наискосок поднималась по другому склону рва вверх к сельсовету.

Школа была деревянная и имела всего 4 классные комнаты, учительскую и кабинет директора. Школа была еще не совсем достроена, а именно, не был еще настлан пол зала, через который надо было пройти, чтобы попасть в классы. Для этого были уложены несколько незакрепленных досок.

Метрах в двадцати от этой школы стояла бывшая начальная школа. Половина этого дома была переоборудована в жилую квартиру и в ней жил директор, а вторая часть дома использовалась как классная комната для 5-го Б класса, в котором учились, в основном, дети из близлежащих деревень, в которых было только 4 класса.

Мой отец записал меня в школу, и меня определили в 5-й Б класс. К моему счастью, пришла в этот класс и Фрида Виндголц – сестра тёти Жени. До этого я её не знала, так как она не жила в Мариентале и не работала здесь в колхозе. Теперь, однако, мы сидели за одной партой в первом ряду.

Анастасия Ивановна преподавала нам русский язык и литературу, Татьяна Ивановна Москаленко – историю и ботанику, Наталия Ивановна Усенко – математику, Вера Макаровна – рисование и пение. У нас были еще уроки военного дела и спорт, но, к сожалению, я не помню имя и отчество учителя.

Мои учебники для 5-го класса – полный комплект – были все на немецком языке, русских у меня не было. Когда я сравнила мои учебники с русскими, оказалось, что они идентичны, те же иллюстрации, те же примеры, иногда те же страницы. Только учебник русского языка для немецкой школы не имел сравнения с таким же учебником для русской школы. Немецкий язык никогда не преподавался в этой школе. В немецкой школе у нас тоже были уроки русского языка, и я знала русский алфавит: печатный получше, письменный похуже. Во всяком случае, читать я умела очень медленно, нескладно и не понимая ничего. При письме я должна была перед каждой буквой подумать. В первом моем диктанте я сделала 23 ошибки. Зато на уроках математики не было никаких проблем. За первую контрольную работу получила пять. В Советском Союзе это была отметка очень хорошо. К устным предметам я готовилась первое время по немецким учебникам.

Одного из наших учеников звали Полоусов. Он был на несколько лет старше большинства из нас и поэтому казался очень большим. По одежде он напоминал оборвыша, бродягу, нищего. В школу он приходил весьма нерегулярно, но если присутствовал, то приводил весь класс в беспорядок, особенно на уроках Татьяны Ивановны или Веры Макаровны. Помню хорошо, как однажды в начале урока Полоусов, подбежав к нашей парте, схватил Фриду за руку и потянул ее к своей парте. Фрида вся дрожала от страха, а я вся съёжилась, тоже от страха, когда он сел рядом со мной. Татьяна Ивановна только улыбнулась ему понимающе на это, а я с нетерпением ждала звонка на перемену.