Немёртвый камень - [26]

— Я не…

— Ты что, оправдываться хотела?

Бестия замолчала. Но ярости, которая должна была проснуться в ответ на слова Макса, так и не последовало. Рука завуча не двинулась к серпу, в блестящих кусочках разноцветной мозаики отражалось лицо задумчивое и, пожалуй, печальное.

— Ты ничего не понимаешь, иномирец. Просто вернись туда, откуда пришел.

— А я и вернусь. Но сперва объясни мне, убогому, чего я недопонял: ты три тысячи лет мечтала встретить Солнечного Витязя, была прямо-таки одержима им, а теперь он объявился — и ты прячешься от него по углам. Мало этого: Экстер еще и любит тебя, это здесь даже вашему недосадовнику известно. Так что тебе полагалось бы зарыдать от счастья и броситься к нему на шею при первой возможности. Но ты что-то не торопишься, а?

Пальцы Бестии чуть сжали резной подоконник. В стеклянной мозаике теперь отразилась искаженная, болезненная улыбка.

Ничто — огонь. Не могут опалить

От плети шрамов красные изломы.

Куда больней минуту рядом быть.

С любимой, предназначенной другому.

Она проговорила это почти шепотом, потом подняла взгляд и нашла в голубом кусочке мозаики отражение глаз Ковальски.

— Это строки Экстера. Довольно… верные, кажется. Ты ведь именно поэтому бежишь? Не хочешь мучить Лорелею выбором, который уже давно сделан за нее.

Макс остался спокойным.

— Допустим.

— Вот и я так… предназначена не тому, вернее, влюблена не в того. Ты сказал: я была одержима Солнечным Витязем? Была. Три тысяч лет. Но всё же долгие годы я любила другого человека. Ходила вокруг да около. Не могла признаться. И вот теперь это… это так всё меняет.

— Почему?

Бестия обернулась в сердцах.

— Да потому что он был совсем не Солнечным Витязем! Да потому что он…

— Экстер Мечтатель, — спокойно договорил Макс за нее. — Может, я правда иномирец, но я не вижу, чтобы это меняло хоть что-то.

Он ухмыльнулся, глядя на перекошенное лицо Феллы Бестии.

— Да ладно тебе. Конечно, я знал. Нет, ты очень хорошо играла в презрение, но пара моментов… Например, когда он тебя остановил на квалификации Дары, когда ты поняла, что еще чуть-чуть… черт, да ты сама себя не могла простить за этот удар — нужно было видеть твое лицо! И на моей арене, когда Экстер держал защиту от… — ухмылка исчезла, стоило Максу вспомнить танец Лори. — Словом, когда он чуть не умер от истощения.

— Ты же был мертв!

— Я не стал от этого слепым или идиотом. Повторю вопрос: что это меняет? Ты любишь Солнечного Витязя и Экстера Мечтателя. Вдруг оказалось, что эти двое удачно совмещены в одном. Сказала бы за это спасибо этим вашим радужным богам.

По щекам Феллы заходили желваки. Завуч Одонара впервые за невесть сколько дней стала похожей на себя.

— Ты ни нечта не понимаешь, иномирец! — прошипела она, делая шаг к Ковальски. — Ты хочешь, чтобы я объяснила, хорошо, слушай! Три тысячи лет назад я была девушкой, которая грезила войнами и подвигами. Которую отец научил боевой магии и которая после гибели отца сбежала на войну и осмелилась попроситься в свиту Эвитейра Скорого, пятого короля. Пажи Эвитейра погибли в засаде, куда король попал по дороге к Альтау… Я ввязалась в ту драку, и король посчитал, что я достойна такой награды. Так что мне, можно сказать, повезло. И да, я была дурой, но об этом не будем. На Поле Альтау я увидела воина из воинов, героя превыше всех, недостижимый идеал, к которому только можно стремиться. Я и стремилась. Была им одержима, он будто вел меня за собой. Я внушила себе, что остальные мужчины мне не нужны, потому что они не могут даже сравниться с ним. Три тысячи лет я искала его следы, сражалась, истребляла нежить… а потом я решила дать себе отдых и пришла к Магистрам, и меня направили в Одонар. Под начало того, кто для меня был полным ничтожеством. Я презирала его даже за имя — Мечтатель, как далеко это от моего идеала, моего Витязя! А когда этот Мечтатель начал ухаживать за мной — начала презирать его только больше. Сто пятьдесят лет я пыталась в обход присвоить себе кресло директора артефактория, интриговала за плечами директора, которого не ставила ни во грош… Как я отвечала на его ухаживания — ты видел. А потом я вдруг… я не знаю, что случилось, ведь ты влюбился в Лори с первого взгляда? А я презирала сто пятьдесят лет, и у меня уже был мой Витязь. Витязь, понимаешь? Я полюбила Экстера Мечтателя, поэта, который ничего не смыслил в сражениях; я предала память того, кто столько столетий был для меня всем… Как я презирала и ненавидела себя — можешь себе представить. Я выплёскивала эту ненависть на Экстера, которому изо дня в день повторяла, какое он ничтожество, как велик был Витязь, что для меня нет больше никого…

Фелла помолчала, глядя мимо лица Ковальски, туда, где на стене была картина с Солнечным Витязем.

— Но Витязь был далеко, а Экстер — каждый день рядом, и у меня оставалось всё меньше сил, чтобы разрываться между ними. Я решила похоронить свою одержимость, оставить ей только почтение… я решила ответить на чувства Экстера… я решила это в день перед нападением Холдона на артефакторий.

— Чертовски неудачное время, — отметил Ковальски. Фелла перевела на него взгляд, и ее губы опять покривились в улыбке.