Нелинейное будущее - [19]

В конце XIX – начале ХХ веков немногие критики прогрессистского мировоззрения воспринимались как диссиденты, а их пессимистические прогнозы – или как философское кокетство, или как пережитки прошлого. Некоторые из «диссидентов», действительно, всего лишь играли в нонконформизм. Однако не больше сочувствия вызывали и весьма серьёзные возражения. Например, указания на родовой порок прогрессистских концепций – их неискоренимый телеологизм, т.е. постулат об идеальном состоянии, к которому устремлено и которым завершится развитие природы и общества. Соответственно, на этическую сомнительность мировоззрения, которое лишает все прежние поколения самоценности, усматривая в них только ступени к вершине, а неведомое поколение счастливцев представляет вампирами, пирующими на могилах предков [Бердяев 1990]. Фразы типа «история оправдает» служили рефренами к любым формам политического насилия…

Но Европе, охваченной ожиданием неограниченного прогресса во всех сферах жизни, суждено было столкнуться с самыми тяжкими со времён Средневековья испытаниями. Две мировые и несколько гражданских войн, забытые было ужасы геноцида, Хиросима, разрушительные экономические и экологические кризисы принесли с собой горькие разочарования. В середине века выдающийся российско-американский социолог П.А. Сорокин [1991, c.16] писал: «Волна смерти, зверства и невежества, захлестнувшая мир в ХХ цивилизованном, как считалось, столетии, полностью противоречила всем “сладеньким” теориям прогрессивной эволюции человека от невежества к науке и мудрости, от звероподобного состояния к благородству нравов, от варварства к цивилизации, от “теологической“ к ”позитивной” стадии развития общества, от тирании к свободе, от нищеты и болезней к неограниченному процветанию и здоровью, от уродства к красоте, от человека – худшего из зверей к сверхчеловеку-полубогу».

К тому времени среди западных обществоведов понятия «прогресс» и подчас даже «социальная эволюция» сделались признаками дурного тона и чуть ли не расизма. В антропологии «политкорректная» идея самоценности и равноценности культур воплотилась в образе добрых дикарей, живущих в гармонии с природой и превосходящих нравственными качествами агрессивную и обречённую цивилизацию. У историков в моду вошли унаследованные от «диссидентов» XIX – начала ХХ веков модели прошлого и настоящего как множества замкнутых цивилизационных циклов, выстроенных в пространстве и времени, но лишённых причинной связи и преемственности. Впоследствии на их основе выросли взаимно контрастирующие версии постмодернизма и национального (или религиозного) фундаментализма. Квинтэссенцию этого многоликого мировоззрения, вернувшего человечеству свободу от единой истории, выразил один из его провозвестников: «Человечество – это зоологическое понятие или пустое слово» [Шпенглер 1993, с.151].

«Сама идея прогресса, – писал Э. Фромм в 1964 году, – названа детской иллюзией, вместо него проповедуется “реализм”, новое слово для окончательной потери веры в человека» [Фромм 1992, с.12]. А уже на заре XXI века авторитетный американский историк У. Макнил в интервью, посвящённом выходу в свет его (в соавторстве с Дж. Макнилом) книги, отметил: «С тех пор как понятие прогресса было полностью дискредитировано, никто не осмеливался поставить вопрос о том, что же представляет собой история человечества в целом» [Yerxa 2002].

Это, конечно, преувеличение, даже если полностью отвлечься от марксистского обществоведения в социалистических странах (пропитанного «формационным» мышлением со всеми его достижениями и извращениями) и в странах Западной Европы. И «респектабельная» западная наука ХХ века была насыщена конфликтом двух картин мира в их многообразных вариациях. В социальной философии, культурной антропологии, исторической социологии и психологии периодически оживлялась и временно затухала полемика между исследователями, склонными трактовать историю как бессистемный набор цивилизационных монад или как чисто внешние изменения, не затрагивающие сущность общественного бытия и сознания, с одной стороны, и как преемственный и эволюционно связанный процесс – с другой стороны.

Если к середине ХХ века очевидное преимущество было на стороне антиэволюционистов – сказывался шок первых десятилетий, – то в последующем, под давлением накопившихся фактов, ситуация заметно менялась даже в американском обществоведении, представители которого часто демонстрируют удивительное безразличие к достижениям европейских коллег. Причём в эволюционную парадигму исторического мышления вовлекались не только новые поколения учёных, но также всемирно признанные авторитеты, которые нашли в себе силы переосмыслить устаревшие взгляды.

Так, один из столпов «цивилизационного подхода» А. Тойнби в письме советскому академику Н.И. Конраду признался, что по завершении классического многотомника «Постижение истории» был вынужден существенно пересмотреть исходную установку. Полученные впоследствии результаты, пишет он, «заставили меня почувствовать, что структура даже прошлой человеческой истории менее “монадна”, чем я предположил, когда думал, что открыл действительные “монады” истории в форме цивилизаций» [Тойнби… 2012, c.182]. Похоже, впрочем, что ещё в процессе работы над знаменитой книгой английский учёный понял, насколько философско-поэтическая метафора «цивилизаций» перестала соответствовать уровню исторической науки. Он «это остро переживал, утратил творческую энергию и, вероятно, искал повод отказаться от дописания своего многотомного труда. Но будучи подлинным джентльменом, Тойнби через муки продолжал работу над потерявшей смысл книгой, превратившейся в епитимью», – так пишет историк Г. Дерлугьян [2008, c.13], ссылаясь на свидетельство У. Макнила в предисловии к русскому изданию его монографии.