Нелепое в русской литературе: исторический анекдот в текстах писателей - [5]

– Верно, сегодня у вас опять был жаркий спор?

– Жаркий и жалкий! У нас решительно нет ничего святого. Мы удивляемся, что у нас нет предприимчивых людей, но кто же решится на какое-нибудь предприятие, когда не видит ни в чем прочного ручательства, когда знает, что не сегодня, так завтра по распоряжению правительства его законно ограбят и пустят по миру. Можно принять меры противу голода, наводнения, противу огня, моровой язвы, противу всяких бичей земных и небесных, но противу благодетельных распоряжений правительства – решительно нельзя принять никаких мер[7].

Анекдот – поистине неумирающий жанр, жанр, постоянно возрождающийся из пепла, дабы не прерывалась связь времен.

О законе пуанты в анекдоте

Закон пуанты

То, что финал анекдота должен быть неожиданным, непредсказуемым, разрушающим стереотипы традиционного восприятия, – это очевидно. Тут не нужно ничего доказывать. Но вслед за фиксацией той совершенно особой роли, которую играл в процессе развертывания анекдота финал, неизбежно встает вопрос: каким же именно образом достигается этот эстетический эффект непредсказуемости и проявляется ли здесь какая-либо закономерность?

Да, такая закономерность есть. Специфическое построение анекдота, его исключительный динамизм во многом определяет закон пуанты.

Анекдот, как известно, может состоять всего из нескольких строчек, а может представлять собой, при неизбежной скупости деталей и характеристик, более или менее развернутый текст, прообраз новеллы. Но в любом случае в анекдоте с первых же слов задается строго определенная эмоционально-психологическая направленность. И в финале она обязательно должна быть смещена, нарушена. Заключительная реплика анекдота принадлежит уже совершенно иному эмоционально-психическому измерению. При этом обычно происходит резкая смена смысловых значений, действующие лица анекдота вдруг оказываются говорящими как бы на разных языках.

Возникающая ситуация НЕ-ДИАЛОГА и есть эстетический нерв анекдота, есть то, ради чего, собственно, он и рассказывается. Главное тут заключается не в комизме, а в энергии удара, в столкновении разных конструктивных элементов. Достоверное, убедительное, эффектное соединение несоединимого и объясняет характер острия анекдота.

Вообще жанр этот в целом представляет собой своего рода психологический эксперимент – моделирование неожиданной, трудно представимой ситуации. При этом совершенно обязательным является одно условие: ситуацию нужно показать именно как реальную, может быть, на первый взгляд и странную или хотя бы нелепую, но при этом вполне согласующуюся с внутренними законами нашего мира. Ни в коем случае не должно возникнуть ничего похожего на произвольное, эклектичное соединение разных психологических структур. Соединение это должно выглядеть при всей неожиданности по-своему оправданным, по-своему мотивированным. Приведу в качестве примеров два анекдота об А. Л. Нарышкине. Они, по канонам жанра, построены на столкновении разных смыслов; мотивировка же остроумных и неожиданных ответов А. Л. Нарышкина коренится в его репутации – он был знаменит своими долгами:

– Отчего ты так поздно приехал ко мне? – как-то раз спросил его (А. Л. Нарышкина. – Е.К.) император.

– Без вин виноват, Ваше Величество, – отвечал Нарышкин, – камердинер не понял моих слов: я приказал ему заложить карету; выхожу – кареты нет. Приказываю подавать – он подает мне пук ассигнаций. Надобно было послать за извозчиком[8].

Раз при закладе одного корабля государь спросил Нарышкина:

– Отчего ты так невесел?

– Нечему веселиться, – отвечал Нарышкин, – вы, государь, в первый раз в жизни закладываете, а я каждый день[9].

Мгновенное переключение в финале эмоционально-психологических регистров и есть закон пуанты в анекдоте.

Очень часто закон этот осуществляется через реализацию метафоры. Данное обстоятельство связано с тем, что соединение в анекдоте несовместимых логико-психологических структур не может быть совершенно произвольным. Нужна своего рода зацепка, оправдывающая, объясняющая столкновение. Происходит следующее: берется метафора, а в финале ВДРУГ дается ее буквальное прочтение, то есть подключается взгляд человека, находящегося за пределами той системы представлений, одним из выражений которой является введенная в анекдот метафора. Поэтому функция метафоры в анекдоте зачастую сводится к роли такой вот зацепки. Метафора фактически объясняет, почему не совпадающие друг с другом измерения вдруг оказываются рядом и почему это правомерно.

В результате ввода метафорического ряда, а затем его деметафоризации происходит игровое, эстетически наполненное смешение двух планов – реального и образного. Последний в итоге как бы разлагается на составные элементы, и тогда «уставшая» метафора освежается.

Таким образом, в анекдоте постоянно происходит процесс, который можно назвать ОМОЛОЖЕНИЕМ МЕТАФОРЫ.

Совершенно типична ситуация, когда, скажем, записной «острослов-проказник» (формулировка Ю. М. Лотмана), сознательно играя в непонимание, ставит рядом понятия, выражаемые сходными или даже внешне идентичными словесными образами, но, по сути, глубоко отличными друг от друга, то есть осуществляется точно спланированная подмена одного понятия другим. И в финале текста происходит взрыв, который как раз и является эстетическим оправданием анекдота.