От публикатора: история папки номер «13»
На мусорной свалке, самостийно и вольготно расположившейся прямиком за моим домом, я обнаружил однажды утром старинный кованый сундучок, и в преотличном состоянии, между прочим.
С лёгкостью сбив изящный висячий замочек, я открыл крышку, и увидел, что сундук буквально доверху набит стопкой черных кожаных папок, с аккуратнейшими наклейками на каждой: все папки были пронумерованы.
Сундучок, не смотря на не слишком большие размеры, оказался крайне тяжёлый, да, собственно, и не нужен был мне.
В общем, я его оставил за домом, на свалке, совершенно справедливо полагая, что на него скоро найдутся любители, что, кстати, и произошло. А вот весь ворох папок я оттащил к себе в кабинет, рассчитывая на досуге разобраться в их содержимом.
Я вообще люблю рыться в старых бумагах, так что, забирая домой, заранее предвкушал удовольствие, какое получу от ознакомления с ними.
Первое, что я выяснил, так это то, что вся моя добыча в совокупности представляет собой обширный свод записок некоего Александра Жульковского.
Нет, то была не автобиография господина Жульковского и не его дневник. Вовсе нет.
Это бы своего рода свод досье, в центре каждого из которых находился какой-нибудь общественный скандал. Это были записки, но только они не несли в себе ничего субъективно-личного.
Я начал знакомство с полученными материалами наугад, а именно с папки номер «13». Она меня весьма, и даже чрезвычайно, заинтересовала, показалась в некоторых отношениях необычайно поучительной, и, более того, — жгуче современной.
В итоге я набрал содержимое этой папки на своём ноутбуке и теперь решаюсь предложить вниманию читателей.
Кто же такой титулярный советник Александр Жульковский? И знать не знаю, и ведать не ведаю и вряд ли когда-нибудь узнаю, да, собственно, вовсе и не стремлюсь к этому. Я понял только, что он служил в канцелярии сыскного департамента министерства внутренних дел. Так, во всяком случае, явствует из карандашной пометы на первом же листе предлагаемой вниманию читателей рукописи.
Но главное, что мы имеем теперь наконец-то более или менее связный рассказ о величайшем и хитроумнейшем воре, далеко превзошедшем гоголевского Чичикова, а именно рассказ о камергере императорского Двора Александре Политковском, и об его, так сказать, финансовых похождениях.
Упомянутый только что Политковский как раз и оказался главным героем, — нет, не героем, а персонажем, к которому имеют отношение все бумаги, собранные в папке номер «13». Это я уже их хронологически рассредоточил и распределил по главам, и, там где было необходимо, снабдил моими собственными дополнениями и уточнениями.
ЕФИМ КУРГАНОВ.
г. Париж
18-го мая 2012-го года
АЛЕКСАНДР ЖУЛЬКОВСКИЙ, титулярный советник (старший письмоводитель сыскного департамента министерства внутренних дел) и по совместительству литератор (автор множества самых разнообразных сочинений)
ЗАПИСКИ ДЛЯ ПОТОМСТВА, НЕ ОЧЕНЬ ВЕСЁЛЫЕ, ПОРОЙ СТРАШНОВАТЫЕ, НО ЗАТО ВПОЛНЕ ДОСТОВЕРНЫЕ И ВО МНОГИХ ОТНОШЕНИЯХ, УВЫ, ПОУЧИТЕЛЬНЫЕ (текст составлен в 1867-м году; отредактирован публикатором в 2012-м году)
ПАПКА № 13
Во время Крымской войны государь, возмущённый всюду обнаруживающимся хищением, в разговоре с наследником выразился так:
— Мне кажется, что во всей России только ты да я не воруем.
(Из рассказа А. Я. Бутковой).
Наместник Кавказа князь Александр Иванович Барятинский в отпуск свой прибыл в Санкт-Петербург.
Я пригласил князя к себе на ужин.
Среди вопросов, заданных мною, был, в частности, и такой:
— Князь, вы достигли замечательных успехов в покорении Кавказа, но, сколько мне известно, в администрации вашей господствуют воровство, взяточничество, лихоимство. Отчего вы это терпите?
Барятинский отвечал с присущим ему бесстрашием:
— Будешь искать умных людей, останешься с одними дураками.
(из дневника императора Александра Второго).
Глава первая. Повествующая об одном загадочном военно-судном деле
Петербургскую публику озадачить крайне затруднительно, почти что и невозможно, пожалуй.
Петербургская публика — она ведь привыкшая едва ли не ко всему, к самым невообразимым, фантастическим вывертам властей предержащих. Безо всякого сомнения, особливо касается сие замечаньишко моё царствования незабвенного нашего государя Николая Павловича.
Его Величество не просто отличался натурою совершенно бешеной (от чокнутого батюшки своего), неумеренно злопамятной и мстительной, беспощадной, ибо при этом полностию уверен был, опять же от батюшки своего, в собственной исключительной справедливости, будучи буквально помешанным на идее справедливости. В общем, компот получался весьма и весьма опасным, даже взрывоопасным для окружающих.
Однако же в первую неделю февраля 1853-го года, даже ко всему привыкшей петербургской публике пришлось-таки поизумляться вдоволь.
Судите сами, любезные читатели и читательницы мои, хотя, конечно же, чтобы понять, что происходило при Николае Павловиче, как у всех поджилки тряслись от его «справедливости», надобно было, конечно, там находиться, в том обуянном страхом Петербурге. Однако же приступаю к повествованию.
5-го февраля было затеяно весьма обширное военно-уголовное следствие, и длилось оно до вечера шестого февраля. Скорости какие-то истинно лошадиные, а не человеческие, даже для молниеносного на расправу Николая Павловича. Уж очень не терпелось в тот раз государю, пришедшему в совершенное неистовство.
