Некоторые удивительные события из жизни Бориса Пузырькова - [17]

Он подошёл к отделу хищников, открыл входную дверь, и сразу послышался низкий, красивый зов Мурки, встречающего Костю Филиппова. Через мгновение Макарыч присоединил к этому голосу своё приветственное рычание.

1955

Легостаев принимает командование

Это история о том, как в связи с переходом армии на мирное положение была расформирована славная Н-ская орденоносная танковая бригада и как, повинуясь некоторым обстоятельствам, она родилась вновь через несколько месяцев под командованием кавалера трёх медалей «За боевые заслуги», лейтенанта административной службы запаса Алексея Ивановича Легостаева.

Танковая бригада была расформирована в начале июня 1946 года. Через три месяца, к сентябрю, от боевого соединения оставалось только два человека: бывший комбриг, полковник запаса Василий Фёдорович Степунов, и начфин бригады Алексей Иванович Легостаев; остальных демобилизовали или перевели в другие части. Степунов и Легостаев находились в Москве уже больше месяца, заканчивая последние дела, связанные с жизнью воинского соединения, в котором служили с первого до последнего дня войны. Надо было завершить хлопоты о пенсионном обеспечении старых военнослужащих, награждении тех, о ком по разным причинам забыли во время войны, и сотни других дел: с одной стороны — малозначительных, а с другой — очень важных и серьёзных, если сравнить их с единственно точным масштабом — человеческой судьбой.

Вечерами, набегавшись за день по московским учреждениям, они садились за стол, и Легостаев, перелистывая общую тетрадь в жёстком чёрном переплёте страницу за страницей, читал заметки из истории бригады, которые вёл всю войну, а полковник дополнял прочитанное, заставляя прибавлять к каждой фамилии имя и отчество, как этого требовало уважение к памяти погибших и славе живых, уточняя замысел операции: последнее обстоятельство по роду работы Легостаева часто ускользало из его записок.

От поправок история бригады — эти записи предполагалось сдать в Музей Советской Армии — становилась значительнее и весомее.

К утру седьмого сентября все дела были закончены. Степунов и Легостаев сидели вместе в маленькой комнате, которую занимали временно. Полковник громким командирским голосом называл фамилию, а Легостаев, сверившись с документами, ставил в своей тетради звёздочку, означавшую завершение дела.

— Механик-водитель Башкиров Пётр Семёнович, — называл Степунов.

— Постановление № 24913/Р о пенсии вдове погибшего, — сообщал Легостаев. — Справка Марии Башкировой выслана второго августа сего года.

— Командир танка Румянцев Александр Максимович.

— Выписка о награждении орденом Отечественной войны первой степени получена. Отослана Румянцеву по его адресу: село Вешняки, Полтавской области…

Казалось, мёртвые вместе с живыми являлись по команде на эту последнюю перекличку, собирались в маленькой, тесно заставленной вещами московской комнате.

Мёртвые и живые, сражавшиеся, побеждавшие под Москвой, Воронежем, Курском, Берлином, Дрезденом, Прагой…

К двенадцати часам дня перекличка была закончена, и Легостаев поставил последнюю звёздочку. Оставалось ещё прочесть короткую завершающую главу истории бригады; поскольку она заключала только общее описание праздничных дней, пережитых после освобождения Праги, Степунов слушал не перебивая.

Закончив чтение, Легостаев, вопросительно посмотрев на полковника, внизу страницы написал: «Конец».

Степунов взял ручку и зачеркнул это слово.

— Как можно ставить «конец» на истории бригады, когда существует имя её, ничем не запятнанное, знамя и люди? — сказал он. — Это ещё раз показывает, товарищ лейтенант, что вы не стали и никогда не станете военным человеком.

— Да, теперь, видно, не стану, — согласился Легостаев.

Степунов уже имел назначение — он уезжал на партийную работу в один из дальних районов Сахалина. Поезд уходил вечером. Последний день они решили использовать для прогулки по улицам Москвы и некоторым, особенно дорогим для них местам. Степунов, тщательно уложив китель в чемодан, впервые за все эти годы надел просторный штатский костюм. Что касается Легостаева, он не имел штатского, а потому остался в форме.

День был ясный, по-осеннему солнечный. Первые листья, пожелтевшие у черенка, отрывались от деревьев, но не падали сразу на землю, а долго плыли навстречу пешеходам по широкому течению Ленинградского шоссе. Легостаев и Степунов шагали по своему тысячу раз мысленно пройденному маршруту. Они побывали на стадионе «Динамо», где тогда, в 1941 году, проходили призывную комиссию, съездили на станцию Зеленогорскую. «Санаторий швейников», где бригада становилась бригадой, видно, давно уже принял домашний, уютный облик: занавески на окнах, гирлянды цветных лампочек, переброшенные через аллеи. Но на одном из деревьев, ограничивающих старое стрельбище, Степунов нашёл незатянувшийся след ружейной пули и так строго посмотрел на Легостаева, точно спрашивал: «Не ваша ли это пуля, товарищ лейтенант, вследствие небрежности и недостатка умения посланная мимо мишени, в лес?»

Потом они вернулись в Москву. До станции добрались лесной короткой дорогой, по которой тогда, в 1941 году, торопливо шли, сжимая в ладонях увольнительные, боясь потерять даже минуту из последнего предфронтового отпуска.