Неизвестный М.Е. Салтыков (Н. Щедрин). Воспоминания, письма, стихи - [103]
В 1931 г. у него осложняется течение туберкулеза легких, и в начале 1932 г. он получает помощь от правительства и бесплатно отправляется на санаторное лечение[658]. Событие это вызвало большое оживление в писательских кругах, о чем свидетельствует оперативное донесение в ОГПУ, в котором высказана реакция на этот факт и отношение писателей к И. В. Сталину[659]. Но санаторное лечение не помогло, 20 июня 1932 г. K. M. Салтыков скончался. В «Красной газете» и «Литературной газете» были помещены некрологи[660], похоронен он был на Волковом кладбище[661]. Незадолго до смерти K. M. Салтыков, согласно достаточно недоброжелательным воспоминаниям Макашина, «приехал в Москву с наивным намерением встретиться со Сталиным, чтобы поблагодарить его за те блага, которые он получил от правительства: квартиру в Ленинграде, кажется, также и дачу, и повышенную пенсию. К Сталину он, конечно, не попал, но послал ему благодарственное письмо»[662]. Иронизировать над чувством благодарности в данном случае не стоит; согласно упомянутой выше записке в ОГПУ, огромное чувство благодарности к правительству и намерение обратиться со своими просьбами непосредственно к Сталину высказывали в писательских кругах Ленинграда Б. М. Эйхенбаум, М. М. Зощенко, Н.Э. Радлова, К. И. Чуковский, не говоря уже о панегириках в адрес Сталина со стороны М. Э. Козакова, А. Н. Толстого, П. Н. Медведева. Но над K. M. Салтыковым принято было иронизировать.
Кроме воспоминаний его вдовы, единственные добрые слова о K. M. Салтыкове были сказаны пензенским журналистом О. М. Савиным[663] и в газете «Пензенская правда», но благожелательный характер этих последних вполне объясним юбилейным характером выпуска – в честь 50-летия газеты в 1968 г.[664] Все другие известные нам отзывы – резко отрицательные.
Уже в предисловии к книге «Интимный Щедрин» Н. Л. Мещеряков писал: «Нужно откровенно сказать, что книга автору не удалась. Она мало прибавляет к тому портрету великого сатирика, который мы имели раньше ‹…›. Щедрин, конечно, заслуживал иметь более внимательного и вдумчивого наблюдателя. То, что подметил в характере отца автор книжки, у Щедрина действительно было. Было у него, конечно, много и другого, что сделало его великим писателем. Последнего автор или не подметил, или не сумел изобразить»[665].
В 1936 г. журналист Э. Гард собирался издать в Ленинграде книгу «Потомки», где шла речь и о потомках Салтыкова. Книга в свет не вышла, корректура ее хранится в ИРЛИ, копия – в архиве Макашина. Здесь претензии к мемуарам Константина Михайловича сформулированы еще более откровенно: «Не только из разбросанных по разным журналам и газетам воспоминаний Салтыкова-сына, но даже из выпущенной им в наше время целой книги, – с кропотливым трудом приходится выуживать что-нибудь ценное о великом сатирике как об огромном писателе и большом человеке. Как-то все значительное проходило мимо К. М., а зацепились одни мелочи»[666]. И еще: «…брошюра, в которой сын, смакуя и похихикивая, порочит память своего великого отца». «Но ‹…› он, несомненно, не ведал, что творил. Он даже как будто гордится отрицательными, а порою просто отталкивающими чертами, которые он подсмотрел в своем отце. Перед нами проходит по страницам книги суровый, скучный чиновник, петербургский обыватель – даже не всегда умный и, как правило, бестактный, злой и мелочной»[667]. Далее перечислены отдельные эпизоды из мемуаров, якобы снижающие образ Салтыкова: игра в карты во время участия в процессии на похоронах H. A. Некрасова, недовольство Салтыкова публичными знаками внимания к нему со стороны журналистов, посещение умирающего писателя отцом Иоанном Кронштадтским. Э. Гард был особенно не удовлетворен тем, что автор мемуаров не запечатлел Л. Н. Толстого и И. С. Тургенева, которые бывали в доме его отца[668]. Однако истины ради необходимо сообщить, что ни Толстой, ни Тургенев у Салтыкова в доме не бывали.
И вот – итоговая характеристика, данная K. M. Салтыкову: «Пензяки рекомендуют его как „человека, любившего выпить“. Его родные, отзываясь о нем осторожно, признают, однако, без оговорок, что он был бездарен, мелочен, неинтересен. И сам он о себе: „От отца я унаследовал не его талант, а его болезни“.
Наконец племянница К. М., внучка Щедрина, рассказывает, что вдова Михаила Евграфовича поторопилась купить дом, так как боялась, что если у нее будут „свободные деньги“, – сын проиграет их»[669]. Ср. приведенную выше характеристику Константина Михайловича, данную Н. В. Яковлевым. «Внучкой Щедрина», которая сообщала сведения о своем дяде, могла быть только Тамара Николаевна Дистерло (1898–1938), дочь Елизаветы Михайловны от первого брака, оценивавшая дядю явно со слов матери.
Почти через два десятилетия после смерти K. M. Салтыкова появилась еще одна негативная реплика о его мемуарах. В главнейшей советской газете «Правда» И. А. Рябов писал: «Сын Щедрина по лености мысли и непростительному нелюбопытству к жизни своего гениального родителя не создал ничего, кроме тощей книжицы, наполненной небылицами и благоглупостями»
