Неизвестный М.Е. Салтыков (Н. Щедрин). Воспоминания, письма, стихи - [101]
Эта ситуация подтверждается письмом самого Салтыкова к А. Л. Боровиковскому от 13 марта 1883 г., когда Константин собирался держать вступительные экзамены во 2-й класс 6-й гимназии. «Есть ли у вас задачники: Малинина и Буренина и Евтушевского? Загляните и скажите: не следует ли этих мудрецов повесить?» (19–2, с. 190).
«Особенно Константину Михайловичу не давался греческий язык, – продолжала в июле 1971 г. свои воспоминания Лариса Николаевна, – на что его отец обращал серьезное внимание и требовал, чтобы Константин Михайлович лучше учился, в противном случае исключат из гимназии, и отец отдаст пасти свиней (этот эпизод приводит в своих воспоминаниях сам К. Салтыков). Он так и не постиг греческую премудрость, и в декабре 1886 г. пришлось ему перевестись в лицей, где не требовалось изучение греческого языка»[630].
В воспоминаниях В. А. Оболенского приводится другая версия: «Сын Костя учился в гимназии Гуревича, но матери казалось, что это заведение недостаточно „comme il faut“. И вот, несмотря на протесты Мишеля, Костю переводят в Лицей»[631]. С. А. Макашин полагал, что «свидетельство В. А. Оболенского ‹…› заслуживает внимания, но не имеет других подтверждений»[632]. В комментариях к переписке Салтыкова сам Макашин публикует письмо H. A. Белоголового к П. Л. Лаврову от 30 января 1887 г.: Салтыков «горюет теперь над своим сыном, который чуть не откусил нос у своего товарища в гимназии, а потому переводит его для дальнейшего воспитания в Лицей; жаль, мальчик очень способный, но совсем невоспитанный» (20, с. 307).
Между тем, как можно понять, причины ухода из гимназии заключались не в неуспехах Кости в математике или греческом языке. Случай на самом деле был вовсе не таким простым и комическим. И понять всю эту ситуацию помогают строки из письма Салтыкова к директору гимназии Я. Г. Гуревичу: «Сын мой сегодня возвратился из гимназии видимо взволнованный. На вопросы мои о причине этого я узнал, что учитель математики постоянно его бранит при всех дураком, ослом и проч. Затем и воспитатель Рубинштейн постоянно его наказывает, даже без всякого повода. (Вы знаете, что он был у Кости репетитором и неудачно.) Так как все это Костю обескураживает, то я покорнейше прошу обратить Ваше внимание на эти факты, причину которых я, конечно, с точностью не знаю, но в которых не могу не видеть некоторую предвзятость» (7 февраля 1886 г.: 20, с. 242). Судя по всему, в гимназии случился какой-то серьезный конфликт. Видимо, и педагоги не проявили должной деликатности, и одноклассники дразнили Костю, так что тот полез в драку.
Об учебе Константина в лицее В. А. Оболенский пишет: «…в один год милый способный мальчик превратился в фатоватого лицеиста, а затем попал в сильно кутящую компанию товарищей.
Матери очень нравилось, что сын ее покучивает, она с удовольствием рассказывала знакомым о похождениях своего Кости, ибо считала, что хороший тон ее дома требует, чтобы сын ее был лицеистом, и тот же хороший тон обязывает лицеиста кутить.
Бедный Костя, однако, не сумел выдержать пропорции „хорошего тона“ и за какой-то пьяный скандал в цирке был исключен из Лицея…»[633]
В подтверждение этой истории С. А. Макашин ссылается на письмо H. A. Белоголового к П. Л. Лаврову от 18 января 1894 г. и уточняет, что исключение из Лицея произошло в 1893 г., когда Константину было 22 года[634].
Умирая, отец взвалил на плечи сына страшно тяжелую ношу. В апреле 1889 г. он написал ему такое письмо: «Милый Костя, так как я каждый день могу умереть, то вот тебе мой завет: люби мать и береги ее; внушай то же и сестре. Помни, что ежели Вы не сбережете ее, то вся семья распадется, потому что до совершеннолетия вашего еще очень-очень далеко. Старайся хорошо учиться и будь безусловно честен в жизни. Вот и все. Любящий тебя отец.
Еще: паче всего люби родную литературу, и звание литератора предпочитай всякому другому» (20, с. 477).
Константину было всего 18 лет, когда К. К. Арсеньев в 1890 г. опубликовал это письмо в статье «Материалы для биографии М. Е. Салтыкова»[635]. Сын принужден был пожизненно отвечать за эти слова и соответствовать этим словам публично – перед лицом людей разного рода, обычно плохо понимающих, что человек не стоит все время в исторически значимой позе. Каждое лыко писалось Константину Михайловичу в строку.
Вдова его сообщала Макашину: «Конечно, у Константина Михайловича были свои особенности и странности, но завещание отца он честно выполнял и очень горячо его любил»[636]. И не похоже, чтобы она преувеличивала – сам Салтыков так писал о сыне: «Это единственное существо, которое меня любит» (20, с. 174). Возможно, ум Константина Михайловича не был столь остер, как у его сестры, но он, очевидно, был искренен и непосредствен.
Жизнь K. M. Салтыкова после завершения учебы практически не документирована. Известно, что 3 марта 1893 г. Елизавета Аполлоновна заключила с сыном договор, согласно которому тот уступал матери свои наследственные права на издание сочинений М. Е. Салтыкова за 20 тысяч рублей[637].
Видимо, в начале 1900-х гг. (весной 1905 г.[638] или в 1907 г.
